Православный блог Голосов: 1 Адрес блога: http://theorthodox.dreamwidth.org/ Добавлен: 2012-07-23 18:00:27

История Литургии

2016-11-16 14:12:37 (читать в оригинале)

Таинство Евхаристии установлено Спасителем на Его последней Вечере с учениками при произнесении Им слов "приимите, ядите... пийте от нея вси... сие творите в Мое воспоминание..." Но еще задолго до этой таинственной трапезы Спаситель раскрыл апостолам мистический смысл причащения Его Тела и Крови. В самом деле, сразу же после первого чудесного насыщения 5 000 человек пятью хлебами, т. е. еще задолго до Преображения и до Его входа в Иерусалим, точнее в период между I и II пасхой Своего общественного служения, Господь Иисус Христос произнес в капернаумской синагоге Свою проповедь о Хлебе Жизни. Тут среди этих стройных колонн классического греческого стиля, украшенных, однако, и еврейскими религиозными эмблемами: семисвечниками, гранатовыми яблоками, шестиконечными звездами, — в этом, ныне вполне уже раскопанном и очищенном дивном портике этой синагоги с видом на Тивериадское море, Спасителем было предложено Его учение о Небесном Вечном Хлебе (Ин. 6:24-66).

В сущности, эта проповедь естественно распадается на две части: предварительную, в которой Он говорит больше о ветхозаветном прообразе Евхаристии (стихи 27-47), и само учение о Небесном Хлебе Жизни (48-66).

Обратиться к ветхозаветному символу Евхаристии побудили Спасителя сами же ученики, вспомнив по поводу бывшего накануне (Ин. 6:12) чудесного насыщения 5 000 людей ветхозаветное чудо с падавшей с неба манной: "Отцы наши ели манну в пустыне, как написано: хлеб с неба дал им есть" (Ин. 6:31; Исх. 16:15; Пс. 77:24). Господь должен был, как часто и в других случаях, иметь перед Собой узкую национальную психологию иудейскую и их известную косность, неспособность подняться над уровнем исторического и буквального понимания библейских фактов. Надо было им показать, что манна была только прообразом истинного Небесного Хлеба. Но это все же никак не значило бы, что она является опять-таки только единичным историческим фактом, простым эпизодом иудейской истории. Манна была символом Вечного Хлеба. Это данное историческое событие было и служит прообразом, "типом" вечной реальности, от века установленной евхаристической трапезы. Но только прообразом, и потому неполным и несовершенным. Манна была чудесной пищей, падавшей с неба, тогда как Евхаристия есть само истинное Тело Христово; манна падала только в течении какого-то времени, а Евхаристия установлена на бесконечные времена, "всегда, ныне и присно и во веки веков". Манна питала только тело, тогда как Небесный Хлеб питает всецелого человека и проходит "во уды, во вся составы, во утробу, в сердце". Он сообщает человеку бессмертие, которое не в состоянии была дать манна.

Святой Кирилл Александрийский в своем толковании на Евангелие от Иоанна (кн.ІІІ, гл. 6) так объясняет эту связь: "Манна питала в пустыне один только народ иудейский, тогда как во вселенной существуют бесчисленно другие народы. Истинный Хлеб Жизни, сошедший с неба, имеет силу питать всю вселенную и давать ей совершенную жизнь".

Псалмопевец воспринял эту ветхозаветную манну, как "хлеб небесный и хлеб ангельский" (Пс. 77:24-25). По этому поводу тот же святой Кирилл говорит, что хотя ангелы и не могут вкушать грубой пищи, "но ничего не воспрещает думать, что т. к. они суть духи, то и могут нуждаться в таковой же пище, очевидно духовной и умственной". И несколько дальше: "Христос есть Хлеб и самих ангелов". И святой Амвросий Миланский учит: "Тобою (т. е. Хлебом Небесным) питаются преизобильно ангелы на небе".

Но обратимся к более существенной части той же капернаумской беседы Господа. Не манна есть истинная и вечная жизнь, а Христос — Хлеб, сшедший с небес (6:41). В этом учении Христа важны две главные мысли, а именно:

а) Евхаристия воскрешает вкушающих от нее (6:48-54);

б) Евхаристия есть соборное единство всех ее причастников, членов таинственного Тела Христова (6:56).

В самом деле, если прообраз Евхаристии, манна, могла только напитать человеческие физические силы странствующих в пустыне иудеев и имела, таким образом, только временное значение, то вечный смысл Евхаристии есть воскрешение и вечная жизнь. "Я есмь Хлеб жизни. Отцы ваши ели манну в пустыне и умерли; Хлеб же, сходящий с неба, таков, что ядущий его не умрет" (6:48-50). Этот Хлеб, т. е. Плоть Господа, дается за жизнь мира, и ядущий его жить будет вовек (6:51), а тот, кто не будет есть Плоти Сына Человеческого и пить Крови Его, не будет иметь в себе жизни (6:53). "Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную, и Я воскрешу Его в последний день" (6:54).

Святой Кирилл Александрийский, толкуя 6:51, так догматизирует по этому поводу: "Поскольку Животворящее Слово Божие вселилось во Плоти, Оно преобразовало его (т. е. Тело) в собственное качество, т. е. жизнь, и, всецело соединившись с ним неизреченным образом единения, сделало его животворным, каково и Само Оно есть по природе. Поэтому Тело Христа животворит тех, кто становится причастником его, так как оно изгоняет смерть, когда является между умирающими, и удаляет тление, неся в себе Слово, совершенно уничтожающее тление". И несколько далее святой отец продолжает говорить о границах этой воскрешающей мощи Тела Христова: "Оживет всякая плоть, ибо пророческое слово предвозвещает, что восстанут мертвые" (ср. Ис. 26:19). Мы думаем, что следствия таинства Воскресения Христова простираются на все человечество. А Златоуст учит: "В Ветхом Завете было обещание долговечности и многолетия, но теперь обещается не просто долговечность, но жизнь, конца не имеющая". Таким образом, Евхаристия есть единая существенная связь наша с умершими. Причащаясь Тела и Крови Христовых, мы входим в теснейшее общение и с усопшими причастниками их. В византийском же чине проскомидии, как это будет ясно из дальнейшего изложения, это общение с миром усопших становится особенно ясным благодаря молитвенному поминовению имен живых и усопших при вынимании частиц из просфор и потом при погружении их в Чашу Святой Крови с произнесением слов "Отмый, Господи, грехи всех поминавшихся честною Твоею Кровию и молитвами святых Твоих". Православная Литургия византийского чина являет, таким образом, особенно ясное литургическое исповедание общения со святыми и соборного единства церковного.

Из этого следует и другое: капернаумская беседа раскрывает и экклезиастический смысл Евхаристии. Спаситель говорит: "Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь пребывает во Мне, и Я в нем" (6:56). Каждый, причащаясь Тайн Господних, становится членом Его мистического Тела, т. е. Церкви. Евхаристия есть Тело Христово, и Церковь, по апостолу Павлу, также есть то же соборное Тело Христово (Ефес. 4:15-16; Колос. 1:24). Другими словами, природа Церкви евхаристична. Евхаристии нет вне Церкви, ибо нет тела вне Тела; и Церковь не может быть без Евхаристии. Нельзя поэтому быть членом Церкви и не причащаться того, что есть Тело Христово, т. е. Сама Церковь. В Евхаристии — знак церковности.

Вот что читаем мы у Златоуста: "Чтобы не любовию только, но и самим делом быть нам членами Плоти Христовой, будем соединяться с этой Плотью. А это бывает через пишу, которую Христос даровал, чтобы выразить Свою великую любовь к нам. Для этого Он смесил Самого Себя с нами и растворил Тело Свое в нас, чтобы мы составили нечто единое, как тело, соединенное с головою. И это есть знак самой сильной любви... Чтобы ввести нас в большее содружество с Собою и показать Свою любовь к нам, Он дал желающим не только видеть Его, но и осязать, и есть, и касаться зубами Плоти Его, и соединяться с Ним, и насыщать Им всякое желание".

Вот каков этот таинственный Хлеб Жизни, Хлеб Небесный. Сам Христос, сошедший с небес и родившийся от Пречистой Девы в граде Вифлееме, в "Доме Хлеба", так как ביח-להס [Вифлеем] значит именно Дом Хлеба; Он внесен по прошествии 40 дней, когда настало "время сотворити Господеви", в Храм и принят там праведным Симеоном словно приношение Хлеба для Тайной Евхаристической Вечери. Предназначенный еще от вечности к причастию верных, к их освящению и обожению, как от вечности же, прежде создания мира, предназначен к заколению и Агнец Божий (1Пет. 1:20).

В дивной молитве святого Амвросия Миланского, положенной Церковью для чтения иереем перед совершением Литургии, так сказано об этом Хлебе:

"Хлеб сладчайший... Хлеб чистейший, всякия сладости и благовония исполненный, Хлеб, им же питаются преизобильно ангели на небеси... Хлебе святый, Хлебе живый, Хлебе вожделенный, сходяй с небесе и даяй мирови жизнь".

Хлеб, стало быть, вечного бессмертия. Хлеб соборного единения в Церкви.

Все в этом учении Спасителя полно тайны и не поддается анализу рассудка. Таинственность Хлеба вечной жизни обнаруживается и в самом библейском прообразе его, т. е. в этой необычайной ветхозаветной манне. "Иудеи, — говорит толкователь священного текста, — видя падающую манну, спрашивали друг друга: "Что есть это?" — ибо не знали, что это было... Эти слова, "что это", выраженные в виде вопроса, и именуют предмет, который на сирском языке звучит, как "манна", т. е. "это что?" אהוס ".

Недоумение древнего иудея при виде необычайной небесной манны повторилось (правда, гораздо резче) и при капернаумской проповеди Господа. Тут лишний раз в истории человеческого религиозного сознания подтвердился факт мучительной апории, безвыходного тупика.

В самом деле, иудейско-языческое сознание стремилось отделить мир от Бога, углубить пропасть между ними, подчеркнуть непреодолимую трансцендентность Бога для мира. Поэтому христианский догмат о Воплощении Слова, о вочеловечении Бога, то есть исповедание веры в имманентность Божества, при Его видимой трансцендентности, является для нехристианства столь неприемлемым и невероятным. Вот почему докетизм, манихейство, эвионитство и арианство так упорно сопротивлялись Православию и находили большое число сторонников среди образованных и в то же время благочестивых людей своего времени. Непросвещенный светом христианского учения ум искал в языческой философии и находил в ней доводы против такого, казалось бы, дерзновенного умаления Бога, кенозиса, так как обнищание Бога, Его снисхождение казалось безумием, а безумие неприемлемо.

"По мнению языческих мыслителей, — скажем словами В. Несмелова, — все несчастье человеческой жизни заключается в связи бессмертного духа и смертного тела, потому что этой связью необходимо создается роковое противоречие в человеческой природе и жизни... Они признавали связь духа и тела в человеческой природе за связь неестественную, и это признание определило собой все дальнейшее построение их сотериологических воззрений". И раз уж человеческий ум не может удовлетвориться ни системой материалистического монизма, ни системой монизма спиритуалистического или идеалистического, то естественно остается единоприемлемым миропонимание дуалистическое. Но если из дуалистического миропонимания (т. е. из признания наличности двух начал в человеке, духа и тела) легко вытекает соблазн окказионализма, который никак не в состоянии обосновать и осмыслить само бытие духа в чуждом ему теле, то, следовательно, надо искать чего-то другого, иного, чем окказионализм, подхода к телу и духу. Надо оправдать тело перед лицом духовного начала, надо уверовать в возможность его одухотворенности (σώμα πνευματικόν [тело духовное]). Вот почему православная богословская мысль путем долгих и мучительных исканий, споров, богословских дерзновенных вопрошаний и, конечно, при участии многовекового мистического и аскетического опыта пришла к вере и учению об обоженной плоти, что у мистиков Востока выразилось в учении о "богоподобной плоти" (особенно у святого Григория Паламы).

Иудеи спрашивали: "Как Он может дать нам есть Свою Плоть?" (6:52). По этому поводу хорошо замечает Златоуст: "Что воскрешали пророки, это апостолы знали, хотя Писание говорит об этом и не так ясно; но чтобы кто-нибудь ел плоть, о том никогда не говорил ни один из пророков".

Это именно σώμα πνευματικόν или όμοθεον σώμα [тело, единое с Божеством] было камнем преткновения для рационализировавших капернаумских слушателей Христа и осталось таким же камнем для современных рационалистов. Спрашивали иудеи: "Как Он может дать нам есть Свою Плоть?" (6:52). Слова Спасителя соблазняли даже близких Ему учеников, которые постоянно Его слушали (6:61). "С этого времени многие из учеников Его отошли от Него и уже не ходили с Ним" (6:66).

Как это типично для всех времен, до нашего включительно! Чудеса Христовы иудеи видели и изумлялись им; нравственному учению Его внимали и с благоговением принимали, как самую возвышенную проповедь, и этим готовы были ограничить круг своих религиозных потребностей. Догматическое же учение о вечном бытии Сына (Ин. 8:58) и о единосущии Его с Отцом показалось благочестивому иудею хулой (Ин. 5:18; 10: 30-31). А уж это учение в "капернаумском сонмище" о возможности освящения тела, о причастии к обоженной плоти, об обожении, таким образом, и себя и о воскресении в этом теле — всё это показалось безумием и повергло в скорбь иудейского рационалиста и оттолкнуло от Спасителя даже близких Ему учеников. Разве не то же мы видим и теперь? Разве не тот же дух рационализма и скепсиса томит наш разум? Разве не хотим мы в Тайной Вечере видеть только "трогательную" сцену прощальной трапезы с учениками и вслед за тем в Литургии — только символическое воспоминание этой Вечери? Разве многие верующие в наши дни не отходят от Христа и от Церкви подобно соблазнившимся ученикам Господа?

Ах, как многие в наше время готовы принять в Евангелии только "исключительно высокую нравственную проповедь" и вслед за Ренаном и Толстым видеть в Христе только "совершенного учителя морали!" Ах, как многие не понимают, что Евхаристия есть центральная точка христианской религиозной жизни, что без нее нет Церкви, нет и Самого Вечного Богочеловека!

Существуют люди, которые воздыхают о духовных благах, — говорит Lagrange, — которые ищут их около Господа Иисуса Христа. Но Евхаристия их отвращает; они приемлют ее только, как воспоминание прошлого. Но тогда Иисус не присутствует среди них реально, Он как бы лишен божественного свойства быть везде и всегда со Своими. Он отдан определенному моменту истории... И они говорят: "Как может этот Человек дать нам есть Свою Плоть?".

Потому-то Спаситель и предложил эту Свою проповедь о Небесном Хлебе задолго до Тайной Вечери, чтобы приготовить Своих апостолов к принятию этой мысли, чтобы приучить к ней. Рационалистическое же сознание среднего религиозного обывателя не может принять этой слишком дерзновенной, головокружительной мысли. Она, по-видимому, останется "юродством" для многих еще на многие века. Принять Евхаристию, принять учение об обоженной плоти, о вочеловечении Бога, может быть, гораздо труднее, чем согласиться с мыслью о существовании Бога.

Источник: http://vsemolitva.ru

comments

---

Великое Воскресение

2016-11-11 15:37:16 (читать в оригинале)

Повествуя о величайшем событии Воскресения Христова, все четыре Евангелиста ничего не говорят о таинственной и непостижимой для нас стороне этого события, не описывают, как именно оно произошло, и как Воскресший Господь вышел из гроба, не нарушив его печатей. Они говорят только о происшедшем землетрясении, вследствие того, что Ангел Господень отвалил камень от двери гроба (уже после того, как Господь воскрес, что подчеркивается и в наших церковных песнопениях, а не так, как обыкновенно думают, будто Ангел отвалил камень для того, чтобы Господь мог выйти из гроба), о речи Ангела, обращенной к пришедшим ко гробу женам-мироносицам, и затем о целом ряде явлений Воскресшего Господа женам-мироносицам и ученикам Его.

Женщинам, присутствовавшим на Голгофе, а затем при погребении Господа, казалось, что бесценное Тело Его слишком поспешно было приготовлено к погребению, и им было прискорбно, что они не приняли участия в обычном у иудеев помазании Его миром. Поэтому они, проведя, по заповеди, всю субботу в покое, на первый день недели, уже на рассвете поспешили ко гробу, чтобы исполнить свое благочестивое желание и последний долг любви по отношению к своему Возлюбленному Учителю. Во главе этих глубоко преданных Господу женщин, вошедших в историю с именем "жен-мироносиц", как свидетельствуют об этом все четыре Евангелиста, была Мария Магдалина: за ней следовала "другая Мария", или Мария Иаковлева, Саломия и другие жены, последовавшие Господу от Галилеи (Лук. 23:55). Это был целый сонм жен, из которых одни шли быстро, почти бежали быть может, другие шли медленнее, не с такой большой поспешностью. Нет ничего удивительного поэтому, что и время их прихода ко гробу у Евангелистов определяется различно, чем, на первый взгляд, и создается впечатление как бы некоторого противоречия между ними, которого, в действительности, нет.

Прежде всего: кто эта "другая Мария", о которой дважды так выражается св. Матфей, повествуя о погребении Господа (27:61), а затем - о воскресении (28:1). По древнему преданию Церкви, изложенному в Синаксарии на день Пасхи, это была сама Божия Матерь. Почему же этого не сказано с полной определенностью? Как объясняет Синаксарии, "да не сомнилося бы" (чтобы не показалось сомнительным) "воскресение за еже к матери присвоения (из-за того, что свидетельство о таковом величайшем событии присвоено матери), евангелисты глаголют: первее явися Магдалини Марии (Марк. 16:9), она же и на камени Ангела виде... и просто рещи различно еже на гроб жен прихождение бысть, в них же бе и Богородица, та бо есть Юже Иосиеву глаголет Марию Евангелие, Иосифов же бе сын сей Иосия".

Саломия была матерью "сынов Зеведеевых" - апостолов Иакова и Иоанна. Иоанна, упоминаемая св. Лукой (24:10), была жена Хузы, домоправителя царя Ирода. Остальные жены-мироносицы поименно не упоминаются, но св. Лука ясно говорит, что были "и прочыя с ними" (24:10). В числе этих "прочих" церковное предание указывает еще: Марию и Марфу, сестер Лазаря, воскрешенного Господом, Марию Клеопову и Сусанну, а также и многих других, "якоже Лука божественный повествует: яже бяху глаголет, служащыя Христу, и учеником Его от имений своих" (Синаксарий в неделю Жен-Мироносиц).

Жены-мироносицы ожидали окончания субботнего покоя, причем некоторые из них купили ароматы еще в пятницу вечером, как говорит св. Лука (23:56), а другие - уже "по прошествии субботы", т. е. вечером в субботу (Марк. 16:1).

В разных выражениях затем говорят Евангелисты о времени прихода мироносиц ко гробу.

Св. Матфей - "в вечер субботный, свитающи во едину от суббот..."

Св. Марк - "зело заутра во едину от суббот... возсиявшу солнцу..."

Св. Лука - "во едину от суббот зело рано..."

Св. Иоанн - "во едину от суббот Мария Магдалина прииде заутра, еще сущей тьме..."

Прежде всего надо знать, что выражение "во едину от суббот", по еврейской фразеологии, означает: "в первый день после субботы", или: "в первый день недели", как и переведено у нас в русском Евангелии. Славянский перевод выражения св. Матфея: "в вечер субботный" сделан не точно: смысл греческого выражения здесь: "позже ("опсе") субботы", т. е.: "по прошествии субботы", как и переведено по-русски. Таким образом, все эти указания времени совпадают, говоря только о разных моментах наступления утра, из чего видно, что жены-мироносицы не все сразу пришли в одно и то же время. Более всего отличается от других Евангелистов описание св. Иоанна, что и понятно, ибо он, как и всегда, опускает рассказанное первыми тремя Евангелистами и восполняет их повествования тем, что относится только к Марии Магдалине и двум ученикам. Из снесения повествования всех четырех Евангелистов получается полная картина всего происшедшего. Конечно, описанное только у св. Матфея землетрясение, вследствие схождения Ангела Господня, отвалившего камень от дверей гроба, было еще до прихода жен-мироносиц. Значение его в том, чтобы обратить в бегство стражей и показать гроб пустым. Господь воскрес до этого, как и поется об этом в наших церковных песнопениях: "Запечатану гробу, живот от гроба возсиял еси, Христе Боже..." (тропарь в нед. Фомину); "Господи, за-печатану гробу от беззаконников, прошел еси из гроба, якоже родился еси от Богородицы: не уразумеша, како воплотился еси, безплотнии Твои ангели: не чувствоваша, когда воскрес еси, стрегущии Тя воини..." (Стихира на хвалитех в нед. утра 5 гл.). Поэтому совсем не отвечает действительности изображение воскресения Христова, распространившееся и у нас в последнее время, под влиянием Запада, - камень отвален, Христос выходит из гроба, а воины в страхе падают ниц. Ангел сошел с небес и отвалил камень уже после того, как Христос воскрес. Это привело в трепет и омертвение стражей, бежавших затем в Иерусалим.

Из сопоставления всех четырех евангельских повествований создается ясная картина последовательности событий. Первая пришла ко гробу, как это видно из повествования св. Иоанна, Мария Магдалина, "заутра, еще сущей тьме" (Иоан. 20:1). Но она шла не одна, а с целым сонмом мироносиц, о чем повествуют первые три Евангелиста. Она только, по особенной любви к Господу и живости темперамента, упредила других жен и пришла, когда еще было темно, в то время как другие жены подошли ко гробу, когда уже начало светать. То, что она шла не одна, видно и из сказания Иоаннова, ибо возвратившись к апостолам Петру и Иоанну, она говорит не в единственном, а во множественном числе: "не знаем, где положили Его" (20:2). Так ясно видно в греческом тексте и так переведено на русский язык. Увидев, что камень отвален от гроба (Ангела, явившегося потом женам она не видела), она подумала, что Тело Господа унесено, и немедленно бежит сообщить об этом апостолам Петру и Иоанну. На обратном пути она, конечно, встретилась с прочими женами, которых между тем, занимала мысль, кто отвалит им камень от дверей гроба (Марк. 16:13), и сообщила им свое опасение. Пока она ходила к апостолам, остальные жены-мироносицы подходят ко гробу, видят Ангелов, слышат от них благую весть о воскресении Христовом и поспешно идут к Апостолам, чтобы поделиться с ними этой радостью. Обо всем этом подробно повествуют первые три Евангелиста (Матф. 28:5-8; Марк. 15:4-8 и Лук. 24:3-8). Между тем, двое из Апостолов Петр и Иоанн, вследствие вести, принесенной им Мариею Магдалиною, еще ничего не зная о совершившемся (а может быть, и другими мироносицами, которым они не поверили - "и явишася пред ними, яко лжа глаголы их, и не вероваху им" - Лук. 24:11), поспешно пошли или даже побежали на гроб. Иоанн, будучи моложе Петра, бежал скорее, а потому ранее прибежал ко гробу, когда жен там уже не было, но не вошел во гроб. Можно полагать, что робость в уединении сада удержала его от этого. Наклонившись, однако, в отверстие, от которого отвален был камень, он увидел лежащие пелены. Вслед за ним приходит Симон Петр, который, как более смелый и мужественный, решается войти во гроб и видит там одни только пелены лежащие и сударь, которым была обвита голова Господа, "не с ризами лежащь, но особь свита на едином месте" (Иоан. 20:3-7). Тогда вошел и "другий ученик пришедый прежде ко гробу", т. е. Иоанн, "и виде и верова", т. е. уверовал в истину воскресения Христова, ибо при похищении тела незачем было бы развязывать и совлекать с него пелены и к тому же укладывать их здесь в таком порядке. "Не у бо ведяху Писания, яко подобает Ему из мертвых воскреснути" - до того, как Господь "отверзе им ум разумети Писания" (Лук. 24:45), они многого ясно не понимали: не понимали и речей Господа о предстоящих Ему страданиях и воскресении (как видно, наприм., из Лук.18:34 и Марк. 9:10), а потому нуждались в доказательствах вещественных. Таким доказательством истины воскресения Христова послужило для Иоанна то обстоятельство, что пелены и сударь остались во гробе старательно сложенными. Но это убедило в истине происшедшего только одного Иоанна. О Петре св. Лука говорит, что он "отъиде, в себе дивяся бывшему" (Лук. 24:12). Состояние духа его, после троекратного отречения от Господа, было, вероятно, очень тяжелым и не располагало к живой вере. И вот, вероятно, при возвращении его от гроба милосердный Господь явился ему в утешение и умиротворение сердца его, о чем лишь кратко упоминает св. Лука в 24:34 и св. ап. Павел в 1 Коринф. 15:5. Как видно из этих мест, Господь явился Петру наедине и прежде других Апостолов.

После того, как Апостолы Петр и Иоанн ушли от гроба, там осталась одна Мария Магдалина, может быть, пришедшая вместе с ними или сейчас же вслед за ними. Душа ее была в смятении, и она плакала, считая тело Господа похищенным. Плача, она наклонилась к отверстию гроба и увидела там двух Ангелов, сидящих на том одре, на котором в гробных пещерах полагали тела мертвых. Скорбь о Господе была столь велика, что заглушала все прочие чувства, а потому Магдалина, видимо, даже не была особенно потрясена этим явлением Ангелов, и на их вопрос, конечно, с желанием ее утешить: "жено что плачешися?" - она запросто, как бы говоря с земными существами, трогательно выражает свою скорбь все в тех же словах, как раньше Апостолам Петру и Иоанну: "взяша Господа моего, и не вем, где положиша Его". Сказав это она, может быть случайно, в растерянности чувств, а может быть, движимая инстинктивным внутренним чувством, обратилась назад и увидела Иисуса, но не узнала Его. Не узнала, вероятно, потому, что Он явился "инем образом", как позже эммаусским путникам, в "смиренном и обыкновенном" виде (Св. Иоанн Злат.), почему она и приняла Его за садовника. А может быть, не узнала и потому, что глаза ее были заплаканы, она была подавлена скорбью и отнюдь не ожидала видеть Господа живым. Не узнала она Его вначале даже по голосу, когда Он спросил ее: "жено, что плачеши? кого ищеши?" Принимая Его за садовника, что вполне естественно, ибо кому же и быть так рано в саду, как не садовнику? - она говорит Ему: "Господи", в смысле "господин", "аще ты еси взял Его, повеждь ми, где еси положил Его, и аз возму Его", - не думая даже при этом, будет ли она, слабая женщина, в состоянии поднять Его. Тогда Господь открылся ей, произнеся ее имя очевидно особой, хорошо и давно знакомой ей интонацией голоса: "Марие". "Обращшися" - это показывает, что она после слов своих воображаемому садовнику, снова обратила взоры свои к гробу, - "глагола Ему: Раввуни, еже глаголется: Учителю", и при этом, видимо, в неописуемой радости упала к ногам Господа, желая прильнуть к ним, осязать их, может быть, для того, чтобы убедиться в том, что видит настоящего живого Иисуса, а не призрак. Господь запретил ей это, сказав: "не прикасайся Мне, не у бо взыдох ко Отцу Моему: иди же ко братии Моей, и рцы им: восхожду ко Отцу Моему и Отцу вашему, и Богу Моему и Богу вашему". "Верь не осязанию своему, а слову Моему", - как бы так сказал Господь. Смысл этого запрещения еще тот, что Господь хотел этим как бы сказать Марии: "оставь Меня, ибо тебе нельзя быть со Мной неотлучно, не удерживай Меня и себя, а иди и проповедуй Мое воскресение, Мне же надлежит теперь уже не оставаться больше с вами, а вознестись к Отцу Небесному". Хорошее разъяснение смысла этого запрещения прикасаться к Господу мы находим в утренней стихире 8-го гласа: "Еще земная мудрствует жена: темже и отсылается не прикасатися Христу".

"Прииде же Мария Магдалина поведающе учеником, яко виде Господа, и сия рече ей" - сличая эти слова с повествованием св. Матфея, мы должны предположить, что на пути Мария Магдалина встретилась с "другой Марией", и им обоим вместе снова явился Господь (второе явление), "глаголя: радуйтеся". Они же простерлись перед Ним ниц, припав к ногам Его, и Он вновь повторил им Свое повеление идти к ученикам, назвав их "братией Моею", и возвестить им о Своем воскресении, повторив то же, что перед этим сказал Ангел: "да идут в Галилею". Трогательно это наименование "братией", которое дает воскресший Господь, уже прославленный Мессия, готовый идти ко Отцу, Своим ученикам - Он не стыдится называть их так, как подчеркнул это потом в своем послан, к Евреям 2:11-12 св. ап. Павел.

Св. Марк говорит, что на жен-мироносиц напал такой трепет и ужас, конечно, благоговейный, что они "никомуже ничтоже реша". Это надо понимать в том смысле, что они, по дороге, когда бежали, никому ничего не сказали о виденном и слышанном. О том же, что, пришедши домой, они рассказали обо всем апостолам, повествует далее сам же Евангелист Марк (Марк. 16:8и 16:10) и другие Евангелисты (Лук. 24:9).

По евангельским сказаниям, первое явление Господа по воскресении было как будто бы Марии Магдалине (Марк. 16:9-10). Но Св. Церковь издревле хранит предание о том, что прежде Марии Магдалины воскресший Господь явился Своей Пречистой Матери, что вполне естественно и понятно. В Иерусалиме, в храме Воскресения до сих пор указывают место явления воскресшего Спасителя Своей Пречистой Матери недалеко от кувуклия. Предание, освященное веками, не может не быть основанным на действительном факте. А если в Евангелиях ничего об этом не говорится, то это потому, что в Евангелиях вообще многого не записано, как свидетельствует об этом св. Иоанн (21:25; 20:30-31). Надо полагать, что Самой Пречистой Матери Божией было неугодно, по Ее смирению, чтобы разглашали заветные тайны Ее жизни, - вот почему о Ней вообще говорится в Евангелиях чрезвычайно мало, кроме самых необходимых фактов, связанных непосредственно с жизнью Самого Господа Иисуса Христа. Пресвятую Богородицу Евангелисты, видимо, вообще не хотели упоминать, как свидетельницу истинности события Воскресения Христова потому, что свидетельство матери не могло бы быть принято с доверием сомневающимися (смотри синаксарий в неделю Пасхи). Евангелисты говорят, что рассказы жен-мироносиц о виденном и слышанном ими у гроба и о явлении им Самого воскресшего Господа, показались им пустыми, они им не поверили (Лук. 24: И). Если даже апостолы не поверили женам-мироносицам, то могли ли бы поверить посторонние люди свидетельству Матери?

"Нецыи от кустодии", т. е. некоторые из стражи, бежавшей от гроба Господня, вероятно, начальствующие, как ответственные за оставление места стражи, сообщили обо всем происшедшем первосвященникам. Именно им, а не Пилату, ибо они были поставлены их распоряжением, а не распоряжением самого прокуратора. Первосвященники собрали синедрион и решили подкупить воинов, чтобы они оклеветали истину Воскресения Христова. "Они купили кровь Его", - говорит св. Златоуст: "когда Он был жив, а по Его распятии и воскресении опять деньгами же стараются подорвать истину воскресения". "Рцыте, яко ученицы Его нощию пришедше ук-радоша Его, нам спящым", - так научили они сказать воинов. "Их слова совершенно невероятны и никакого правдоподобия не имели", - рассуждает св. Златоуст: "Каким образом украли Его ученики, сии бедные и простые люди, которые не смели даже показаться?... да и не была ли на гробе положена печать? Не окружали ли то место со всех сторон столько стражей и воинов и простых иудеев? Не подозревали ли и они сего же самого, не беспокоились ли, не бдели ли, не заботились ли? Да и для чего украсть им? Для того ли, чтобы выдумать что-нибудь подобное людям, которые любили жить в неизвестности? Да и как они отвалили камень запечатанный? Как укрылись от такого множества? Да и какая была бы им польза, если бы Иисус Христос не воскрес?" Справедливо отмечают все толкователи Евангелия, что все предприятия синедриона - беречь во гробе, как можно крепче, Пречистое Тело Господа, придуманы и выполнены, как бы нарочно для того, чтобы со всею историческою ясностью утвердить достоверность события, которое члены синедриона хотели затмить и представить ложным. Ведь кража мертвых была совершенно неслыханным делом у иудеев, боявшихся осквернить себя через прикосновение к мертвому телу (Числ. 19:11-22). Как могло случиться, что воины заснули столь глубоким сном именно тогда, когда ожидалась кража - на третий день? А сон их должен был быть необыкновенно глубок, если они не слышали даже, как отваливался громадный камень от дверей гроба. Если бы они даже решились заснуть, что совершенно непохоже на римских воинов, то, конечно, легли бы перед самым входом так, что невозможно было бы отвалить камень, не задавив их. Самое невероятное это то, что напуганные и разбежавшиеся ученики могли бы решиться на такую бессмысленную кражу, от которой им не было бы ровно никакой пользы, а громадная опасность очевидна. Удивительно и то, что воины могли распускать такую весть сами о себе, не вызывая недоумения у слушавших их, почему они не были наказаны за такую служебную провинность? Этот вымысел злобных иудеев, упорно, несмотря на очевидность, нежелавших веровать в истину воскресения Христова, только подтверждает эту великую истину христианства.

Об этом подробно рассказывает один Евангелист Лука, по преданию, бывший одним из этих двух учеников. Другим был Клеопа, вероятно, муж сестры Богоматери. Оба они были из числа 70-ти учеников Христовых. Кратко упоминает об этом явлении Господа и св. Марк (16:12). Даже сама необыкновенная живость описания этого события и полнота изображения его со всеми внутренними переживаниями показывает, что одним из двух участников его был несомненно сам Лука, по обычаю священных писателей, не называющий себя по имени. Ученики направлялись в селение Эммаус, находившееся в расстоянии 60-ти стадий, т. е. 10-12 верст, от Иерусалима к западу по дороге в Иоппию. При медленной ходьбе, с которой они шли туда, на покрытие этого пути могло потребоваться около 3-х часов, а при поспешном возвращении назад они могли затратить на это часа полтора-два. Это было в "тойже день", т. е. в день самого воскресения Христова. Они шли медленно, рассуждая между собой о всех печальных событиях, связанных с последними днями земной жизни Господа, которые тяжестью легли на их души, а также, как это видно из дальнейшего (ст. 22-23), и о событиях этого дня, который, видимо, не смогли утвердить в них веру в истину воскресения Христова, ибо они шли печальными ("еста дряхла" - ст. 17). На пути Сам Господь присоединился к ним в виде спутника, направляющегося той же дорогой. "Очи же ею держас-теся, да Его не познаета". Св. Марк объясняет, что Господь явился им "инем образом", т. е. в ином виде, а поэтому они Его не узнали. Сделал Господь это намеренно, ибо Ему неугодно было, чтобы они сразу узнали Его. Сделал Он это для того, чтобы преподать им необходимое в их душевном состоянии наставление. Он хотел, "чтобы они открыли все свои недоумения, обнаружили свою рану и потом уже приняли лекарство; чтобы после долгого промежутка явиться им более приятным; чтобы научить их из Моисея и пророков, и тогда уже быть узнанным; чтобы они лучше поверили, что Тело Его уже не таково, что бы могло быть усматриваемо всеми вообще, но что хотя воскресло то же самое, которое и пострадало, однако же видимо бывает только для тех, кому Он благоволит", так рассуждает об этом бл. Феофилакт.

Всеведущий - Он хочет от них самих узнать, что составляет предмет их печали: "что суть словеса сия, о нихже стязаетася к себе идуща, и еста дряхла?" Этим вопросом Господь вызывает Своих учеников на то, чтобы они излили перед Ним свои чувства. Клеопа принимает тогда Господа за иудея, пришедшего в Иерусалим на праздник из какой-нибудь другой страны, ибо не может допустить мысли, чтобы житель Палестины не знал обо всем происшедшем в Иерусалиме в эти дни. Тогда ученики исповедали Господу всю свою горесть. Характерно, однако, что они называют своего Учителя только "пророком", высказывая при этом, что их надежды на Него, как на Мессию, не сбылись: "мы же надеяхомся, яко Сей есть хотя избавити Израиля". Впрочем, они сами еще не знают, что думать обо всем происшедшем, ибо жены некоторые, бывшие сегодня рано у гроба, рассказывали удивительные вещи: они не нашли Тела Его, но видели явление ангелов, которые говорят, что Он жив. Очевидно Лука и Клеопа ушли из Иерусалима, еще не слыхав о том, что Господь явился Марии Магдалине и прочим мироносицам. "И идоша нецыи от нас ко гробу" - здесь очевидно идет речь об апостолах Петре и Иоанне, о чем повествуется в Евангелии последнего (20:1-10) - "Самого же не видеша" - это и ставит их в затруднение, почему они и не знают, что обо всем этом думать.

Тогда Господь, не открываясь еще им, начинает Свою учительную речь, давая им понять, что причина их неопределенного духовного состояния в них самих - в их несмысленности и в косности их сердец. "Не сия ли подобаше пострадати Христу, и внити в славу Свою?" - Он прямо называет Учителя их Христом и объясняет, что все произошло в полном согласии с ветхозаветными пророчествами о Христе, что именно через страдания Мессии и надлежало "войти в славу свою" - славу Своего духовного, а не земного царства.

С большим вниманием и внутренним горением сердец слушали ученики своего таинственного спутника и так внутренне расположились к Нему сердцем, что стали уговаривать Его остаться с ними на ночлег в Эммаусе, ссылаясь на то, что день уже склоняется к вечеру, а по ночам ходить в одиночестве в Палестине было небезопасно. Господь остался и, когда пришло время вечерней трапезы, Он, как старейший, "приим хлеб благослови, и преломив даяше има". Видимо, это характерное для их Учителя действие и послужило толчком к тому, что у них отверзлись очи, и "познаста Его: и Той невидим бысть има". Как видно из евангельских повествований, прославленное Тело Господа было уже особенным, не таким, как прежнее обыкновенное смертное человеческое тело: для него не существовало никаких преград, и оно могло вдруг являться и вдруг становиться невидимым.

Почему только теперь Господь дал узнать Себя? Цель явления Его была - объяснить ученикам, как сбылись на Нем все ветхозаветные пророческие писания. Порывистая радость, которая несомненно овладела бы ими, если бы они сразу узнали Его, могла бы только помешать спокойному размышлению об истине Его воскресения и убеждению в действительности его. А так Господь постепенно довел их до глубокого убеждения в этой истине, заставив, по их собственному признанию, гореть сердца их, и напоследок открылся им, воспламенив их таким образом горячей верой, уже недоступной никаким сомнениям и искушениям.

Несмотря на то, что наступала уже ночь, они тотчас же поспешили в Иерусалим, чтобы поделиться своею радостью с прочими учениками. Те в свою очередь поведали им, "яко воистину воста Господь, и явися Симону". Но рассказу Луки и Клеопы, как свидетельствует св. Марк (16:12-13), прочие ученики не поверили. Надо полагать, что их смутили эти непонятные для них явления Господа то тут, то там, невозможные для обыкновенного человека, а также и то, что Он явился эммаусским путникам "инем образом". Вера их не была еще твердой, так как они не понимали еще нового бытия Господа по воскресении, не знали свойств Его прославленного Тела. Вот почему, когда Он затем является всем им вместе, при закрытых дверях, они принимают Его за призрак.

Кратко упоминает об этом явлении св. Марк, подробно рассказывают о нем св. Лука и св. Иоанн, взаимно дополняя друг друга. По словам св. Луки, Господь явился десяти ученикам, собранным вместе (отсутствовал Фома, по св. Иоанну), как раз в то время, когда пришедшие из Эммауса Лука и Клеопа еще продолжали свой рассказ, как бы для того, чтобы рассеять в своих учениках всякие сомнения и излечить их от остатков неверия. По словам св. Иоанна, это было "сущу позде, в день той во едину от суббот", т. е. поздно вечером в первый день недели. Тут св. Иоанн отступает от обычного еврейского счисления, по которому вечер есть начало другого дня. Двери дома были заперты из опасения иудеев - "страха ради иудейска"; до учеников, видимо, дошла молва, что тело Христово было украдено ими, и поэтому они вполне естественно могли опасаться каких-нибудь насильственных мер со стороны враждебно настроенных к ним иудеев.

И вот - "дверем затворенным", "прииде Иисус и ста посреде, и глагола им: мир вам". Здесь проявилось особенно свойство прославленного Тела Господа, по которому вещественные предметы не составляли для Него препятствия к прохождению сквозь них. Чудесность такого прохождения Господа сквозь закрытые двери вызвала смущение учеников, о котором говорит св. Лука: "убоявшеся же и пристрашни бывше, мняху дух видети" - они подумали, что это только дух Господа, отрешенный от тела и пришедший к ним из шеола, т. е. что явившийся к ним не живой, а мертвец. Для уверения, что это именно Он, Господь показывает им руки и ноги Свои, раны гвоздиные на коих свидетельствуют, что это то же самое тело, которое распято было на кресте, предлагает даже осязать Себя, дабы убедиться, что это Он Сам, а не дух или призрак Его. С целью искоренить в учениках последние остатки неверия, Господь вкушает перед ними, вероятно, оставшуюся от их вечери часть печеной рыбы и сотового меда. "Возрадовашася ученицы, видевше Господа" - сомнения их рассеялись, и их охватила та радость, о которой предсказывал им Господь на Тайной вечери: "Паки узрю вы, и возрадуется сердце ваше, и радости вашея никтоже возмет от вас" (Иоан. 16:22). По словам св. Марка, Господь упрекал их за неверие и жестокосердие, что они не поверили тем, которые видели Его воскресшим, т. е. женам-мироносицам, Луке и Клеопе (Марк. 16:14).

"Сия суть словеса, яже глаголах к вам" - все происшедшее это исполнение того, о чем Я еще прежде неоднократно предрекал вам, говоря о предстоящих Мне страданиях и воскресении.

Обо всем этом было предсказано в ветхозаветных писаниях - "законе Моисеове", "пророцех" и "псалмах", а потому всему этому и надлежало исполниться. Здесь Господь указывает на то трехчастное деление ветхозаветных священных книг, которое существовало у иудеев. Они разделяли свои свящ. книги на три отдела:

1) закон, под которым понималось Пятикнижие Моисеево

2) пророки, под которыми разумелись почти все остальные исторические и пророческие книги

3) псалмы, или агиографы, к которым причислялись книги учительные и малые из исторических

Таким образом, по указанию Самого Господа, весь Ветхий Завет, в целом его составе, исполнен пророчеств о Нем. Раньше апостолы не понимали правильно этих пророчеств: теперь через особенное благодатное озарение Господь "отверзе им ум разумети Писания". Св. Иоанн добавляет к этому, что Господь затем вторично сказал им: "Мир вам" и вслед затем через видимый знак - дуновение - преподал им, прежде дня Пятидесятницы, предварительную благодать Святаго Духа, сказав: "приимите Дух Свят. Имже отпустите грехи, отпустятся им: и имже держите, держатся". Полное излияние всех даров Святаго Духа на апостолов совершилось в день Пятидесятницы; но очевидно еще до этого дня апостолам были необходимы такие дары Св. Духа, которые укрепили бы их в несомненной и твердой вере в истину воскресения Христова, помогли бы им правильно разуметь писания, а в особенности для того, чтобы породить в 11 апостолах веру в их Божественное посланничество - веру в то, что они не только бывшие спутники и слушатели Господа Иисуса Христа, но "Апостолы" - посланники Его, поставленные Им на великое служение делу Евангельского благовестия во всем мире: "якоже посла Мя Отец, и Аз посылаю вы". Это - начаток Духа, который необходим был для укрепления апостольского общества. Вместе с тем этим дуновением всем апостолам дана была власть отпускать грехи, ранее только обещанные Петру за его исповедание (Матф. 16:19) и другим апостолам (Матф. 18:18).

Евангелист Иоанн отмечает, что при первом явлении Господа всем Своим ученикам, собранным вместе, отсутствовал апостол Фома, называемый Близнец, или Дидим (по-гречески). Как видно из Евангелия, характер этого апостола отличался косностью, переходящей в упорство, которое свойственно людям простого, но твердо сложившегося воззрения. Еще когда Господь шел в Иудею для воскрешения Лазаря, Фома высказал уверенность, что из этого путешествия ничего не получится доброго: "пойдем и мы умрем с Ним" (Иоан. 11:16). Когда Господь в Своей прощальной беседе сказал ученикам: "куда Я иду, вы знаете, и путь знаете", то Фома и тут стал противоречить: "не вемы, камо идеши: и како можем путь ведети?" (Иоан. 14:5). Крестная смерть Учителя произвела поэтому на Фому особенно тяжкое, удручающее впечатление: он как бы закоснел в убеждении, что утрата Его невозвратна. Упадок духа его был столь велик, что он даже не был с прочими учениками в день воскресения: он, видимо, решил, что уже незачем быть вместе, так как все кончено, все распалось и теперь каждый из учеников должен по прежнему вести свою отдельную, самостоятельную жизнь. И вот, встретив других учеников, он вдруг слышит от них: "видехом Господа". В полном соответствии с своим характером, он резко и решительно отказывается верить их словам. Считая воскресение Своего Учителя невозможным, он заявляет, что поверил бы этому только тогда, если бы не только видел своими глазами, но и осязал своими руками язвы гвоз-диные на руках и ногах Господа и прободенное копием ребро Его. "Вложу руку мою в ребра Его" - из этих слов Фомы видно, что рана, нанесенная Господу воином, была очень глубока.

Спустя восемь дней после первого явления Господа десяти апостолам, Господь снова является "дверем затворенным", по-видимому, в том же доме. На этот раз и Фома был с ними. Может быть, под влиянием обращения с другими учениками, упорное неверие начало оставлять его, и душа его мало-помалу становилась вновь способной к вере. Господь и явился для того, чтобы воспламенить в нем эту веру. Став, как и в первый раз, совершенно неожиданно среди Своих учеников и преподав им мир, Господь обратился к Фоме: "принеси перст твой семо, и виждь руце Мои..." На сомнения Фомы Господь отвечает его же собственными словами, которыми он обуславливал свою веру в Его воскресение. Понятно, что уже одно это знание Господом его сомнений должно было поразить Фому. Господь к тому же прибавил: "И не буди неверен, но верен", т. е.: ты находишься в положении решительном: перед тобой сейчас только две дороги - полной веры и решительного ожесточения духовного. В Евангелии не сказано, осязал ли действительно Фома язвы Господа - можно думать, что осязал - но так или иначе, вера возгорелась в нем ярким пламенем, и он воскликнул: "Господь мой и Бог мой!" Этими словами Фома исповедал не только веру в Воскресение Христово, но и веру в Его Божество.

Однако, эта вера все же основывалась на чувственном удостоверении, а потому Господь, в назидание Фоме, другим апостолам и всем людям на все будущие времена открывает высший путь к вере, ублажая тех, которые достигают веры не таким чувственным путем, каким достиг ее Фома: "блажени не видевшие, и веровавше". И раньше Господь неоднократно давал преимущество той вере, которая основывается не на чуде, а на слове. Распространение веры Христовой на земле было бы невозможно, если бы каждый требовал такого же удостоверения для своей веры, как Фома, или вообще непрестающих чудес. Поэтому Господь и ублажает тех, которые достигают веры одним только доверием к свидетельству словом, доверием к учению Христову. Это - лучший путь веры.

Этим повествованием св. Иоанн заканчивает свое Евангелие. Следующая 21-я глава написана им позже, спустя некоторое время, как думают, по поводу слуха о том, что ему определено жить до второго пришествия Христова. Теперь же св. Иоанн заключает свое повествование свидетельством о том, что "многа же и ина знамения сотвори Иисус пред ученики Своими, яже не суть писана в книгах сих" - хотя св. Иоанн и поставил себе целью дополнить повествование первых трех Евангелистов, но и он записал далеко не все. Он, однако, считает, как видно, что и написанного вполне достаточно, "да веруете, яко Иисус есть Христос Сын Божий, и да верующе, живот имате во Имя Его" - и того немногого, что записано, довольно для утверждения веры в Божество Христово и для спасения через эту веру.

Еще до Своих страданий Господь предупреждал Своих учеников, что по воскресении Своем Он явится им в Галилее. Это же сказали и ангелы, находившиеся у гроба Господня, женам-мироносицам (Матф. 26: 32 и 28: 7). Пробыв полностью все восемь дней праздника Пасхи во Иерусалиме, апостолы отправились в Галилею, где вполне естественно занялись опять своим прежним ремеслом - ловлей рыбы на Генниса-ретском озере, что давало им пропитание.

Здесь "паки явися Иисус учеником Своим... на мори Тивериадстем". Это было, по счету св. Иоанна, третье явление Господа Своим ученикам, собранным вместе. На этот раз их было семеро: Симон Петр, Фома, Нафанаил, сыны Зеведеевы, т. е. Иаков и Иоанн, и еще двое, которые не поименованы. По смирению, св. Иоанн ставит себя с братом, при этом перечислении, на последнем месте, не указывая и имени их, в то время как всюду в других Евангелиях они ставятся обычно после Андрея и Петра.

Целую ночь трудились апостолы, ловя рыбу, но ничего не поймали. Это несомненно должно было напомнить им ту ночь, которая, по сказанию св. Луки (5:5 и д.), три года тому назад предшествовала их избранию на апостольское служение. И в этот раз опять повторилось нечто подобное. "Утру же бывшу, ста Иисус при брезе: не познаша же ученицы, яко Иисус есть". "Ста при брезе" - выражение внезапного явления. Ученики Его не узнали, быть может, потому, что и в этот раз Он явился, как и Луке с Клеопой, "инем образом", или же просто потому, что еще не рассеялся вполне мрак ночи или утренний туман. "Дети, еда что снедно имате?" - обратился к ним Господь, разумея под "снедным", как видно из дальнейшего, рыбу. В ответ на их отрицание Господь предложил им закинуть сеть "одесную страну корабля", и вновь повторилось уже пережитое ими три года тому назад чудо: они не были в состоянии вытащить сеть из-за множества попавшейся рыбы. Это чудо, как и первое, несомненно должно было прообразовать собой их будущую плодоносную апостольскую деятельность, в которой они, трудясь сами, должны были вместе с тем во всем руководиться указаниями Господа. "Ученик, егоже любляше Иисус", т. е. Иоанн, как он не раз называет себя, пораженный этой чудесной ловитвой, сразу почувствовал своим сердцем, Кто этот таинственный незнакомец, стоявший на берегу, и сообщил свою догадку Петру: "Господь есть". Не дерзая предстать перед Господом обнаруженным, Петр опоясался "епендитом", т. е. верхней одеждой, чтобы надеть ее на себя при выходе из воды, и бросился в море, дабы выйти на берег к Господу.

Из этого мы видим особенности характеров этих двух Апостолов: Иоанн - возвышеннее, Петр - пламеннее, Иоанн более способен к созерцанию, Петр - решительнее в действии. "Иоанн проницательнее", - говорит бл. Феофилакт, - "Петр пламеннее; Иоанн первый узнал Господа, а Петр первый поспешил к Нему". Другие ученики тем временем приплыли на лодке, "влекуще мрежу рыб": рыбы было так много, что они не решались втащить сеть в лодку, чтобы она не опрокинулась под тяжестью пойманной рыбы, а потому тащили сеть к берегу, где удобнее было вытащить ее без всякого риска.

"Егда убо излезоша на землю, видеша огнь лежащ, и рыбу на нем лежащу, и хлеб" - Господь опять чудесно приготовил им, голодным, пищу, но желая, чтобы они вместе с тем вкусили и от плодов рук своих, сказал: "принесите от рыб, яже ясте ныне". Симон Петр возвратился к лодке и, вероятно с помощью других учеников, вытащил на берег сеть, в которой оказалось сто пятьдесят три рыбы. Видимо, чудесным было и то, что при таком количестве сеть не прорвалась. Во всяком случае, надо полагать, что эта чудесная ловитва произвела сильнейшее впечатление на Иоанна, если он даже запомнил на всю жизнь количество пойманной рыбы. Должно быть, из особого благоговения, пораженные всем происшедшим, апостолы стояли в некотором почтительном отдалении от Господа, почему Он и пригласил их подойти ближе и начать трапезу словами: "Приидите, обедуйте". Должно быть и Сам Иисус находился в

---

Великая Суббота

2016-11-10 14:04:00 (читать в оригинале)

По свидетельству первых трех Евангелистов, смерти Господа на кресте предшествовала тьма, покрывшая землю: "от шестого же часа тьма бысть по всей земли до часа девятаго", т. е. по нашему времени - от полудня до трех часов дня. Св. Лука добавляет к этому, что "померче солнце". Это не могло быть обыкновенное солнечное затмение, так как на еврейскую Пасху 14 Нисана всегда бывает полнолуние, а солнечное затмение случается только при новолунии, но не при полнолунии. Это было чудесное знамение, которое свидетельствовало о поразительном и необычайном событии - смерти возлюбленного Сына Божия. Об этом необыкновенном затмении солнца, в продолжении которого даже видны были звезды, свидетельствует римский астроном Флегонт. Об этом же необыкновенном солнечном затмении свидетельствует и греческий историк Фаллос. Вспоминает о нем в своих письмах к Аполлофану св. Дионисий Ареопагит, тогда еще бывший язычником. Но замечательно, как подчеркивает св. Златоуст и блаж. Феофилакт, что эта тьма "бысть по всей земли", а не в какой-либо части только, как это бывает при обычном затмении солнца. Видимо, эта тьма последовала вслед за глумлениями и насмешками над распятым Господом; она же и прекратила эти глумления, вызвав то настроение в народе, о котором повествует св. Лука: "вси пришедший народи на позор сей, видяще бывающая, биюще перси свою возвращахуся" (Лук. 23:48).

"О девятом же часе возопи Иисус гласом велиим, глаголя: Или, Или, лима савахфани". Эти слова св. Марк передает как "Элои", вместо "Или". Этот вопль, конечно, не был воплем отчаяния, но только выражением глубочайшей скорби души Богочеловека. Для того, чтобы искупительная жертва совершилась, необходимо было, чтобы Богочеловек испил до самого дна всю чашу человеческих страданий. Для этого потребовалось, чтобы распятый Иисус не чувствовал радости Своего единения с Богом Отцом. Весь гнев Божий, который, в силу Божественной правды, должен был излиться на грешное человечество, теперь как бы сосредоточился на одном Христе, и Бог как бы оставил Его: Среди самых тяжких, какие только можно себе представить, мучений телесных и душевных, это оставление было наиболее мучительным, почему и исторгло из уст Иисусовых это болезненное восклицание.

По еврейски "Илия" произносилось "Елиагу". Поэтому вопль Господа послужил новым поводом к насмешкам над Ним: "Илию глашает Сей". Язвительность насмешки этой состояла в том, что перед пришествием Мессии иудеи ожидали прихода Илии. Насмехаясь над Господом, они как бы хотели сказать: вот Он и теперь еще, распятый и поруганный, все еще думает, что Он - Мессия, и зовет Илию Себе на помощь. Первые два Евангелиста говорят, что тотчас же один из воинов побежал, взял губку, наполнил уксусом и, наложив на трость, давал ему пить. Очевидно это было кислое вино, которое было обыкновенным питием римских воинов, особенно в жаркую погоду. Губку, впитывавшую в себя жидкости, воин наложил на трость, по св. Иоанну, "иссоп", т. е. ствол растения, носящего это имя, так как висевшие на кресте находились довольно высоко от земли, и им нельзя было просто поднести пития. Распятие производило невероятно сильную, мучительную жажду в страдальцах, и св. Иоанн сообщает, что Господь произнес, очевидно перед этим: "жажду" (19:28-30), добавляя при этом: "да сбудется Писание". Псалмопевец в 68 пс. 22 ст. изображая страдания Мессии, действительно предрек это: "и в жажде Моей напоиша Мя оцта". Вкусив оцта, по свидетельству св. Иоанна, Господь возгласил: "совершишася", т. е.: совершилось дело Мессии, предопределенное в Совете Божием, - совершилось искупление человеческого рода и примирения его с Богом через смерть Мессии (Иоан. 19:30). По словам св. Луки, вслед за тем Господь воскликнул: "Отче, в руце Твои предаю дух Мой" (Лук. 23:46) и, "преклонь главу, предаде дух" (Иоан. 19:30). Все три первых Евангелиста свидетельствуют, что в этот момент смерти Иисусовой "завеса церковная раздрася на двое с вышняго края до нижняго", т. е. сама собой раздралась на две части та завеса, которая отделяла Святилище в храме от Святаго Святых. Так как это было время принесения вечерней жертвы - около 3 часов пополудни по нашему времени, - то очевидно очередной священник был свидетелем этого чудесного раздрания завесы. Это символизировало собой прекращение Ветхого Завета и открытие Нового Завета, который отверзал людям вход в закрытое дотоле Царство Небесное. "Земля потрясеся" - произошло сильное землетрясение, как знак гнева Божия на тех, кто предал смерти Сына Его Возлюбленного. От этого землетрясения "камения распадеся", т. е. скалы расселись и открылись делавшиеся в них погребальные пещеры. В знамение победы Господа над смертью, "многа телеса усопших святых восташа" - воскресли погребенные в этих пещерах тела умерших, которые на третий день, по воскресении Господа, явились в Иерусалиме знавшим их людям. Все три Евангелиста говорят, что эти чудесные знамения, сопровождавшие смерть Господа, произвели столь сильное, потрясающее действие на римского сотника, что он произнес, по первым двум Евангелистам: "воистинну Божий Сын бе Сей", а по св. Луке: "воистинну Человек Сей праведен бе". Предание говорит, что этот сотник, по имени Лонгин, стал христианином и даже мучеником за Христа (память его 16 окт.). По свидетельству св. Луки, потрясен был и весь народ, собравшийся на Голгофе: "биюще перси своя возвращахуся" - такие резкие переходы от одного настроения к другому естественны в возбужденной толпе. Все три Евангелиста указывают, что свидетелями смерти Господа и происшедших при этом событии были "жены многи издалеча зряще, яже идоша по Иисусе от Галилеи, служаще Ему", а среди этих женщин, как перечисляют св. Матфей и Марк поименно, были: Мария Магдалина, Мария - мать Иакова и Иосии и мать сынов Зеведеевых Саломия. О дальнейшем, что произошло по смерти Иисуса и до Его погребения, повествует, дополняя, как и всегда, первых трех Евангелистов, только св. Иоанн, бывший, как он тут же утверждает, сам свидетелем всего этого. Так как была пятница - по-гречески "параске-ви", что значит "приготовление", т. е. "день перед субботой", а суббота та была "великим днем", так как совпадала с первым днем Пасхи, то, дабы не оставлять на крестах тела распятых в этот "великий день", иудеи, т. е. враги Господа, или члены синедриона, просили Пилата, "да пребиют голени их" и, умертвив их таким образом, "возьмут", т. е. снимут и похоронят еще до наступления вечера, когда надо было уже вкушать Пасху. По жестокому римскому обычаю, распятым, для ускорения их смерти, пребивали голени, т. е. раздробляли ноги. Получив на это разрешение Пилата, воины пребили голени у разбойников, распятых со Иисусом, которые были еще живы. "На Иисуса же пришедше, яко видеша Его уже умерша, не пребиша Ему голений: но един от воин копием ребра Ему прободе: и абие изыде кровь и вода". Отрицательная критика очень много занималась вопросом, могла ли из мертвого тела Иисусова истечь кровь и вода, и доказывала, что это невозможно, так как из мертвого застывшего тела не может истекать кровь, ибо она находится в жидком состоянии в мертвом теле весьма недолго, не более часа, а что отделение водянистой жидкости начинается лишь с наступлением разложения да еще при некоторых болезнях, как напр., при тифозной горячке, лихорадке и т. п. Все эти рассуждения неосновательны. Ведь мы не знаем всех мельчайших подробностей распятия и смерти Господа, а потому и не можем судить о всех этих деталях. Но общеизвестен факт, что у распятых наступает именно лихорадочное состояние. Да и само прободение ребра произошло несомненно очень скоро после смерти и уже во всяком случае не более, чем через час, ибо наступал вечер, и иудеи спешили окончить свое злое дело. Нет при том надобности рассматривать это истечение крови и воды, как явление естественное. Сам св. Иоанн, подчеркивающий его в своем Евангелии, видимо отмечает его, как явление чудесное ("и видевый свидетельствова, и истинно есть свидетельство его" - 19:35). Чистейшее Тело Богочеловека и не могло подвергнуться обыкновенному закону разложения человеческого тела, а, вероятно, с самой минуты смерти начало входить в то состояние, которое окончилось воскресением Его в новом, прославленном, одухотворенном виде. Символически это истечение крови и воды свв. Отцы объясняют, как знамение таинственного способа единения верующих со Христом в таинствах крещения и евхаристии: "водою мы рождаемся, а кровию и телом питаемся" (бл. Феофилакт и св. Златоуст). Св. Иоанн, стоявший при кресте и видевший все это, свидетельствует и то, что он говорит истину и то, что он сам не обманывается, утверждая это - "весть, яко истину глаголет" (19:35). Излияние воды и крови из прободенного ребра Христова есть знамение того, что Христос сделался нашим Искупителем, очистив нас водою в таинстве крещения и Своею Кровью, которой напоя-ет нас в таинстве причащения. Вот почему тот же ап. Иоанн в своем 1-м соборном послании говорит: "Сей есть пришедый водою и кровию и духом, Иисус Христос, не водою точию, но водою и кровию... трие суть свидетельствующий на земли, дух, и вода, и кровь" (1 Иоан. 5:6-8).

"Быша бо сия", т. е. не только прободение ребра, но и то, что у Господа не были перебиты голени, "да сбудется Писание: кость не сокрушится от Него". Это было предуказано в кн. Исход 12:46: Пасхальный агнец, прообразовавший Господа Иисуса Христа, должен был быть снедаем без сокрушения костей, а все оставшееся должно было быть предано огню. "И паки другое Писание глаголет: "воззрят Нань, Егоже прободоша" - это заимствовано из кн. пр. Захарии 12:10. В этом месте Иегова в лице Мессии представляется, как пронзенный народом своим, и этот самый народ при взгляде на пронзенного представляется приносящим пред Ним покаяние с плачем и рыданием. Эти слова постепенно исполнялись на иудеях, коими Господь был предан смерти, и будет исполняться до кончины мира, перед которой произойдет всеобщее обращение иудеев ко Христу, как предрекает это св. ап. Павел в Римл. 11:25-26.

О погребении Господа повествуют совершенно согласно все четыре Евангелиста, причем некоторые сообщают каждый свои подробности. Погребение состоялось при наступлении вечера, но суббота еще не наступила, Хотя и приближалась, т. е., надо полагать, это было за час или за два до захода солнца, с которого уже начиналась суббота. Это ясно указывают все четыре Евангелиста: Матф. 27:57, Марк. 15:42, Лук. 23:54 и Иоан. 19:42, а особенно подчеркивают св. Марк и Лука. Пришел Иосиф из Аримафеи, иудейского города вблизи Иерусалима, член синедриона, как свидетельствует св. Марк, человек благочестивый, потаенный ученик Христов, по свидетельству св. Иоанна, который не участвовал в осуждении Господа (Лук. 23:51). Пришедши к Пилату, он испросил у него тело Иисусово для погребения. По обычаю римлян, тела распятых оставались на крестах и делались добычей птиц, но можно было, испросив разрешения начальства, предавать их погребению. Пилат выразил удивление тому, что Иисус уже умер, так как распятые висели иногда по несколько дней, но, проверив через сотника, который удостоверил ему смерть Иисуса, повелел выдать тело Иосифу. По повествованию св. Иоанна, пришел и Никодим, приходивший прежде ко Иисусу ночью (см. Иоан. 3 гл.), который принес состав из смирны и алоя около 100 фунтов. Иосиф купил плащаницу - длинное и ценное полотно. Они сняли Тело, умастили его, по обычаю, благовониями, обвили плащаницей и положили в новой погребальной пещере в саду Иосифа, находившемся неподалеку от Голгофы. Так как солнце уже склонялось к западу, все делалось, хотя и старательно, но очень поспешно. Привалив камень к дверям гроба, они удалились. За всем этим наблюдали женщины, стоявшие прежде на Голгофе. Св. Златоуст, а за ним и бл. Феофилакт, считают, что упоминаемая Евангелистами "Мария, Иакова и Иосии мати" есть Пресвятая Богородица, "поелику Иаков и Иосия были дети Иосифа от первой его жены. А как Богородица называлась женой Иосифа, то по праву называлась и матерью, т. е. мачехою детей его". Однако, другие того мнения, что это была Мария, жена Клеопы, сестра Богоматери. Все они сидели против входа в пещеру, как свидетельствует о том св. Матфей (27:61), а затем, по свидетельству св. Луки, возвратившись приготовили благовония и масти, чтобы по окончании дня субботнего покоя придти и помазать Тело Господа, по иудейскому обычаю (23:56). По сказанию св. Марка, эти женщины, именуемые "мироносицами", купили ароматы не в самый день погребения Господа, а по прошествии субботы, т. е. в субботу вечером. Тут нельзя видеть противоречия. В пятницу вечером оставалось очевидно очень мало времени до захода солнца. Отчасти, что успели, они приготовили еще в пятницу, а чего не успели, закончили в субботу вечером.

Св. Матфей сообщает еще об одном важном обстоятельстве, происшедшем на другой день после погребения - "во утрий день, иже есть по пятце", т. е. в субботу. Первосвященники и фарисеи собрались к Пилату, не думая даже о нарушении субботнего покоя, и просили его дать распоряжение об охране гроба до третьего дня. Просьбу свою они мотивировали заявлением: "помянухом, яко льстец (обманщик) Он рече еще сый жив: по триех днех востану. Повели убо утвердити гроб до третьяго дне: да не како пришедше ученицы Его нощию, украдут Его, и рекут людем: воста от мертвых: и будет последняя лесть горша первыя" (и будет последний обман хуже первого). "Первым обманом" они называют здесь то, что Господь Иисус Христос учил о Себе, как о Сыне Божием, Мессии, а "последним обманом" - проповедь о Нем, как о восставшем из гроба Победителе ада и смерти. Этой проповеди они боятся больше, и в этом они правы были, что показала и вся дальнейшая история распространения христианства. На эту просьбу Пилат им сказал: "имате кустодию", т. е. стражу, "идите, утвердите, якоже весте". В распоряжении членов синедриона находилась на время праздников стража из римских воинов, которой они пользовались для охранения порядка и спокойствия, ввиду громадного стечения народа из всех стран в Иерусалим. Пилат предлагает им, использовав эту стражу, сделать все так, как они сами хотят, дабы потом они никого не могли винить ни в чем. "Они же шедше утвердиша гроб, знаменавше камень с кустодиею" - они пошли и приняли все меры для безопасности гроба, припечатав гроб, т. е., вернее, камень, которым он был закрыт, шнуром и печатью, в присутствии стражи, которая потом осталась при гробе, чтобы его охранять.

Таким образом, злейшие враги Господа, сами того не думая, подготовили неоспоримые доказательства Его преславного воскресения из мертвых.

Источник: http://vsemolitva.ru

comments

---

Великая Пятница

2016-11-07 13:24:09 (читать в оригинале)

Об этом втором, уже официальном собрании синедриона, лишь кратко в одном стихе упоминают Евангелисты Матфей и Марк; подробнее говорит о нем св. Лука. Это собрание было созвано лишь для соблюдения формы внешней законности смертного приговора, вынесенного Иисусу на ночном заседании. В Талмуде, где собраны все древние еврейские узаконения, сказано, что в уголовных делах окончательное произнесение приговора должно следовать не ранее, как на другой день после начала суда. Но ни Каиафа, ни синедрион, конечно, не хотели откладывать окончательное осуждение Иисуса на время после праздника Пасхи. Поэтому они спешили соблюсти хотя бы форму вторичного суда. И синедрион собрался рано на рассвете, на этот раз в еще более многочисленном составе (к нему присоединились книжники, как говорит об этом св. Лука 22:66) и при том уже не в доме Каиафы, а в помещении синедриона, куда и повели Иисуса, проведшего все время до рассвета на первосвященническом дворе, в поруганиях со стороны стражи и первосвященнических слуг. Господа ввели в заседание синедриона и снова спрашивали: "аще Ты еси Христос?" - отчасти потому, что были новые члены, которые не присутствовали при ночном сборище, отчасти, может быть, потому, что надеялись услышать от Господа еще что-нибудь новое. Прежде чем прямо отвечать на этот вопрос, Господь предлагает обличение их, показывающее, что Ему, как Сердцеведцу, известны помышления их. Суд был созван только ради формы: участь Господа все равно была уже предрешена, что бы Он ни говорил. Поэтому Господь отвечал: "аще вам реку, не имете веры: аще же и вопрошу вы, не отвещаете ми, ни отпустите", т.е. говорить Мне бесполезно: если бы Я спросил вас о том, что могло бы вести к разъяснению дела о Моем мессианском достоинстве и к рассеянию вашего ослепления, вы все равно не станете Мне отвечать и не дадите Мне возможности оправдаться перед вами и быть отпущенным на свободу: но знайте, что после всего того, чему подобает совершиться, благодаря вашей злобе, вы увидите Меня не иначе, как во славе Отца Моего: "отселе будет Сын Человеческий седяй одесную силы Божия". - "Итак Ты Сын Божий?" - снова настойчиво спросили они, и Господь как бы нехотя подтверждает это: "вы глаголете, яко Аз есмь". Довольные этим члены синедриона объявляют уже ненужным дальнейшее расследование дела и выносят приговор о предании Господа Иисуса Христа римской языческой власти - Понтийскому Пилату - для исполнения над Ним смертной казни.

Только один Евангелист Матфей рассказывает нам о дальнейшей участи Иуды предателя. "Видев Иуда, предавый Его, яко осудиша Его, раскаявся возврати тридесять сребреники архиереем и старцем" - возможно, конечно, что Иуда не ожидал смертного приговора для Иисуса или вообще, ослепленный сребролюбием, не думал о последствиях, к которым приведет его предательство. Когда же его Учитель был осужден, в нем, уже насытившемся обладанием сребрениками, вдруг проснулась совесть: перед ней предстал весь ужас его безумного поступка. Он раскаялся, но, к несчастью для него, это раскаяние было соединено в нем с отчаянием, а не с надеждой на всепрощающее милосердие Божие. Это раскаяние есть только невыносимое мучение совести, без всякой надежды на исправление, почему оно бесплодно, бесполезно, почему и довело Иуду до самоубийства. "Возврати тридесять сребреники" - то, что еще недавно казалось для него таким пленительным, теперь, когда совесть заговорила, показалось для него отвратительным. Таков и всякий грех вообще. Ему надо было бы не сребреники повергать перед первосвященниками, а самому повергнуться перед Господом Иисусом Христом, умоляя Его о прощении своего греха, и тогда он, конечно, был бы прощен. Но он думает, без помощи свыше, одними своими силами как-то поправить сделанное: возвращает сребреники, свидетельствуя при этом: "согреших, предав кровь неповинную". Это свидетельство, по словам св. Златоуста, умножает вину и его, и их, первосвященников: "его - потому, что он не раскаялся, или раскаялся, но уже поздно, и сам произнес осуждение на себя, ибо сам исповедал, что предал его напрасно; их вину умножает потому, что они, тогда как могли раскаяться и переменить свои мысли, не раскаялись". Бессердечно, холодно и насмешливо отнеслись они к Иуде: "что есть нам? ты узриши". Это указывает на их крайнее нравственное огрубение. "И поверг сребреники в церкви, отъиде: и шед удавися". Не взятые из его рук деньги он бросил в храме, думая, может быть, этим успокоить мучения совести, но напрасно: мучения эти довели его до такого отчаяния, что он пошел и повесился, после чего, вероятно, упал с той высоты, на которой висел, так как Ап. Петр в кн. Деяний (1:18) свидетельствует, что "когда низринулся, разселось чрево его, и выпали все внутренности его". При всей своей развращенности, первосвященники признали все-таки невозможным употребить эти деньги в пользу храма - "вложити их в корвану", т.е. в сокровищницу церковную, так как это была "цена крове". Впрочем, вероятно, они основывались на Втор. 23:18, и в этом случае обнаружилось их крайне злое чувство в отношении к Господу Иисусу Христу, как обнаружилось оно и в том, что они оценили предательство Его 30-ю сребрениками. Поразительно ярко характеризует фарисеев это стремление исполнить менее важный закон, нарушив более важный - не осуждать невинных. "Купиша ими село скудельниче" - поле известного горшечника ни на что негодное, так как там копалась глина и обжигались горшки, "в погребание странным" - иудеев и прозелитов, в огромном количестве собиравшихся в Иерусалиме на праздник Пасхи и другие большие праздники." Тогда сбысться реченное Иеремием пророком: и прияша тридесять сребреник цену цененаго, егоже цениша от сынов Израилевых: и даша я на село скудельниче". Ничего похожего на эти слова у пророка Иеремии мы не находим: единственное место в 32:7 говорит вообще о факте покупки поля. Возможно, что это вставка позднейшего переписчика. Сходные же изречения мы находим у другого пророка Захарии в 11:12-13. О горшечнике говорят также главы 18-19 пророка Иеремии, и возможно, что Захария взял свой образ оттуда. Кроме того в древности принято было сокращать собственные имена и возможно, что переписчик, вместо имени Захарии (ЗРIУ), по ошибке поставил имя Иеремии (IРIУ). Смысл этого места из кн. пр.Захарии таков. Пророк был поставлен Богом, чтобы, как представитель Верховного Пастыря Бога, пасти овец дома Израилева. Иудеи не внимали пророку, т.е. не внимали Самому Богу. Чтобы наглядно показать иудеям, как мало они ценят попечение о них пророка и, следовательно, Самого Бога, Бог повелевает пророку спросить их: какую дадут они плату ему за пастырские труды его? Они дали ему цену раба - 30 сребреников, т.е. оценили труды для них пророка и, следовательно, Самого Бога, как ничтожные, как труды раба. Тогда Бог сказал пророку: брось это для горшечника, сию высокую (ирония, конечно) цену, какою Я оценен у них. И взял я, говорит пророк, тридцать сребреников и бросил их в дом Иеговы для горшечника (Зах. 11:11-12). Это пророчество исполнилось в предании Господа Иисуса Христа. Доброго Пастыря своего Иисуса Христа иудеи оценили в 30 сребреников - ценою раба - и на эти деньги купили потом поле у горшечника.

"И связавше Его ведоша, и предаша Его Понтийскому Пилату игемону" - Со времени подчинения Иудеи римлянам у синедриона было отнято право наказывать преступников смертью, что видно и из Иоан. 18:31. Побиение камнями Стефана было самовольным поступком. По закону обвиненные в богохульстве побивались камнями, но иудеи, бессознательно исполняя тем вою Божию, желали предать Господа Иисуса Христа более поносной смерти - распятию на кресте - и с этой целью, после вынесения смертного приговора синедрионом, отвели его к Понтийскому Пилату игемону, т.е. правителю.

Понтий, по прозванию Пилат, был пятым прокуратором, или правителем Иудеи. Он получил назначение на эту должность в 26 г. по Р.Хр. от римского имп. Тиверия. Человек гордый, надменный и жестокий, но вместе с тем малодушный и трусливый, он ненавидел иудеев и, в свою очередь, был ненавидим ими. Вскоре после распятия Христова он был вызван в Рим на суд, заточен в Виенне (в южной Галлии) и там кончил жизнь самоубийством. Прокураторы обычно жили в Кесарии, но на праздник Пасхи для наблюдения за порядком переселялись в Иерусалим.

Подробнее всего о суде у Пилата повествует св. Евангелист Иоанн. Он говорит, что иудеи повели Иисуса в преторию, т.е. судебную палату римского правителя, вероятно, в крепости или близ крепости Антониевой на северо-западе от храма, в которой помещался римский гарнизон. Прикосновение к чему-либо языческому считалось осквернением, а потому они не вошли внутрь, дабы не воспрепятствовать вкушению Пасхи (ясное указание, что Пасха наступала в тот день вечером, и что Христос вкушал Пасху накануне праздника, а принес Себя в жертву, как истинный Агнец Пасхальный, в самый день наступления ветхозаветной Пасхи, бывшей прообразом Его страдания). Пилат, делая в данном случае уступку иудейским обычаям (известно, что римляне старались щадить привычки и обычаи побежденных народов, чтобы не слишком их восстанавливать против себя), сам вышел к ним на лифостротон - открытое возвышенное место перед жилищем прокуратора (каменный помост от греч. лифос - камень) и просил: "кую речь приносите на Человека Сего?" - т.е.: в чем Его обвиняете? Первые два Евангелиста начинают описание суда Пилатова допросом Господа, третий - обвинениями Господа со стороны приведших Его, а св. Иоанн - вопросом Пилата к приведшим Господа: таким образом, св. Иоанн начинает с самого начала и дальше, во всем описании держится более подробного и последовательного порядка судопроизводства, дополняя повествования первых трех Евангелистов.

"Аще не бы был Сей злодей, не быхом предали Его тебе - иудеи не хотели нового разбирательства дела Иисусова: они надеялись, что Пилат будет только исполнителем произнесенного ими приговора. Пилат хорошо понимал с какими людьми он имеет дело, а потому сразу поставил обвинителей в должное положение по отношению к себе, как представителю римской власти: я не могу осуждать, не выслушав дела, а потому: "поймите Его вы, и по закону вашему судите Ему". Синедриону действительно было предоставлено право без утверждения римской власти осуждать и приводить в исполнение некоторые наказания: нельзя было только наказывать смертью. Пилат и предлагает им воспользоваться их правом. Изменяя гордый тон на покорный, иудеи сознаются, что их права ограничены, и они не могут достойного, по их мнению, смерти преступника, подвергнуть казни: "нам не достоит убити никогоже", "да слово Иисусово сбудется, еже рече, назнаменуя, коею смертию хотяще умрети". Господь действительно не раз предрекал, что Его предадут язычникам (Матф. 20: 19), что Он будет вознесен от земли, т.е. распят (26:2; Иоан. 12:32). Враги Христовы вынуждены были после этого изложить свои обвинения против Христа, что мы и находим у св. Луки: "Сего обретохом развращающа язык наш, и возбраняюща кесареви дань даяти, глаголюща себе Христа Царя быти" (23:2) - лукавые лицемеры, ненавидящие сами римлян, изобретают это клеветническое обвинение чисто политического характера, чтобы легче добиться утверждения смертного приговора для Иисуса. На это обвинение, как повествует св. Иоанн (18:33), Пилат наедине, внутри претории, спросил Иисуса: "Ты ли еси Царь иудейск?" - "О себе ли ты сие глаголеши, или инии тебе рекоша о Мне?" - спросил на это Господь: надо было знать, каково происхождение этого вопроса - если Пилат сам пришел к нему, то надо было ответить "нет", потому что Христос не был царем в смысле Пилата; если вопрос Пилата - только повторение того, что говорили иудеи, то надо было дать ответ утвердительный, ибо Христос действительно был Царем Истины. Христос не был политическим царем иудейским, но был теократическим царем вселенной. Господь и хотел заставить Пилата высказаться, в каком смысле он употребляет в отношении к Нему это слово "царь", т.е., сам ли он обвиняет Его в присвоении Себе этого титула или только повторяет обвинение иудеев. Ответ Пилата дышет презрением к иудейству: "еда аз жидовин есмь? Род твой и архиерее предаша Тя мне: что еси сотворил?" - т.е. никакого царственного достоинства во Христе он не допускает, а только хочет знать, за что народ и первосвященники предали Его, обвиняя Его в присвоении Себе титула царя. "Отвеща Иисус: царство Мое несть от мира сего" - Господь утверждает, что Он действительно царь, но не в политическом, а в духовном смысле этого слова, не такой царь, как ты себе представляешь. "Рече же Ему Пилат: убо Царь ли еси Ты?" - поняв, что Иисус не политический претендент на земное царство, Пилат выражает сомнение в возможности существования какого-то другого духовного царства. Тогда Господь подтверждает, что Он действительно Царь - Царь духовного Царства Истины и пришел на землю для того, чтобы свидетельствовать об истине, разумея под "Истиной", конечно, религиозную истину Своего Божественного учения. Его подданные - те, кто способны внимать этой Истине. Пилат, конечно, как грубый язычник, не мог понять этих слов Господа и пренебрежительно сказал: "Что есть истина?" - но он понял, что Царство Иисусово не политическое и ничем не угрожает римскому владычеству. Языческо-греко-римский мир в то время дошел до такого умственного и нравственного растления, что утратил веру в возможность существования истины вообще и не верил, что есть истина. Выражением этого отчаянного неверия в истину служит исторический вопрос Пилата: "что есть истина?" - ответа на который он даже не желал и выслушать, а просто вышел к иудеям и заявил, что он никакой вины не находит в Иисусе. Это заявление глубоко уязвило самолюбие членов синедриона, и они, как повествуют об этом первые три Евангелиста, начали настойчиво обвинять Господа во многом желая во что бы то ни стало добиться Его осуждения. Господь хранил при этом непрерывное молчание, "яко дивитися игемону зело?" (Матф. 27:12). Тут они обмолвились, что Он возмущает народ, уча по всей Иудее, начиная от . Галилеи (Лук. 23:5), и Пилат, спросив тогда: "разве Он галилеянин?" - отправил Его к царю Ироду, жившему тогда тоже, в связи с праздниками, в Иерусалиме.

О суде Господа пред Иродом сообщает только один Евангелист Лука в 23: 7-12. Вероятно Пилат надеялся получить от Ирода более определенные сведения о лице и деле обвиняемого, которые были для него не совсем понятны. Из дальнейшего же замечания св. Луки, что Пилат и Ирод с того времени стали друзьями, можно заключить, что Пилат нарочно отправил Господа к Ироду, Желая таким образом прекратить существовавшую между ними вражду. Может быть, он надеялся получить от Ирода благоприятный отзыв об Иисусе, чтобы избавить Господа от рук Его настойчивых обвинителей. Недаром же он после указывает на то, что и Ирод не нашел в Нем ничего достойного смерти (Лук. 23:15). Ирод очень обрадовался, увидев Иисуса. Это был тот самый Ирод Антипа, который умертвил Иоанна Крестителя, и услышав о делах Христовых, подумал, что это воскресший из мертвых Иоанн. Ирод надеялся видеть от Господа чудо: не для того, чтобы уверовать в Него, но насытить зрение, подобно как мы на зрелищах смотрим, как кудесники представляют, будто они проглатывают змея, мечи и т. п. и удивляемся" (бл. Феофилакт). Ирод, видимо, считал Господа чем-то вроде чародея. Задавал Он ему и многие вопросы, надеясь услышать что-нибудь занимательное, но на все его вопросы Господь хранил полное молчание. Первосвященники и книжники без умолку обвиняли Господа, вероятно доказывая, что проповедь Его опасна столько же для Ирода, сколько и для кесаря. Надругавшись над Господом, Ирод облек Его в белую одежду и отослал обратно к Пилату. В белую (светлую) одежду облекались у римлян кандидаты на какую-либо начальственную или почетную должность (самое слово "кандидат" происходит от лат. "кандидус", что значит белый, светлый). Одев а такую одежду Господа, Ирод тем самым хотел выразить, что он смотрит на Иисуса только, как на забавного претендента на иудейский престол, и не считает Его серьезным и опасным преступником. Так это понял и Пилат. Ссылаясь на то, что и Ирод не нашел в Иисусе ничего достойного смерти, Пилат предлагает первосвященникам, книжникам и народу, наказав, отпустить Его. Легким наказанием Пилат думал удовлетворить их. Он вспомнил при этом, что у иудеев был обычай перед Пасхой являться к правителю с просьбой отпустить на свободу одного из осужденных на казнь преступников и сам предложил им: "кого хощете от обою отпущу вам: Варавву ли, или Иисуса, глаголемаго Христа?" (Матф. 17). К этому первые два Евангелиста прибавляют: "ведяше бо, яко зависти ради предаша Его" (18). Пилат очевидно надеялся, что в простом народе он найдет другие чувства к Иисусу, и народ испросит освободить именно Иисуса. К этой-то многочисленной народной толпе, собравшейся перед домом прокуратора, Пилат и обратился с вопросом: "кого хощете от обою отпущу вам?" Тут случилось еще одно обстоятельство, подействовавшее на Пилата в благоприятном для Господа Иисуса направлении. Когда он сидел на своем судейском месте, открытом и возвышенном, называвшемся по-гречески "лифостротон", а по-еврейски - "гаввафа", к нему явился посланный от его жены, который передал ему слова ее: "ничтоже тебе и праведнику тому", т.е.: "не делай ничего худого тому Праведнику", "много бо пострадах днесь во сне Его ради". У некоторых древних христианских писателей называется ее имя: Клавдия Прокула. Предполагают, что она исповедывала иудейскую веру или, по крайней мере, была расположена к ней, а предание говорит, что она потом сделалась христианкой. Вероятно, она много слышала о Господе Иисусе Христе и боялась, что ее муж за осуждение Его навлечет на себя наказание Божие. Неизвестно, что за сон она видела, но можно полагать, что Иисус Галилеянин предстал ей во сне, как невинно терзаемый Праведник, и она мучилась во сне мыслью, терзалась совестью, что это ее собственный муж является Его палачом. Но в то время, как посланный передавал Пилату слова его жены, иудейские начальники стали наущать народ, чтобы он просил у Пилата отпустить Варавву, и народ поддался их нечестивым внушениям. Когда Пилат вторично задал вопрос: "кого хощете от обою отпущу вам?" - они отвечали: "Варавву". "Что убо сотворю Иисусу, глаголемому Христу?" - спросил тогда Пилат. Они же отвечали: "да распят будет"; по св. Луке, они кричали: "смерть Ему!" (славян, "возми Сего"). Тогда Пилат, желая все же отпустить Христа, возвысил голос, говоря: "кое убо зло сотвори?" "Они же излиха", т.е., еще сильнее "вопияху, глаголюще: да пропят будет". Евфимий Зигабен подчеркивает: "не говорят - да будет убит, но да будет распят, дабы и самый род смерти показывал в нем злодея". Так должны были исполниться пророчества о самом роде смерти Христовой за нас. Господу Иисусу Христу развращенный своими духовными вождями народ предпочел Варавву, о котором Евангелисты сообщают, что он был известным разбойником, который с шайкой сообщников произвел возмущение в городе с целью грабежа и совершил убийства (Матф. 27:16; Иоан. 18:40; Лук. 23:19 и Марк. 15:7).

Слыша этот неистовый крик народа, которого он, видимо, не ожидал, Пилат окончательно растерялся. Он испугался, что его дальнейшая настойчивость в защите Праведника может вызвать серьезное волнение народа, которое придется усмирять вооруженной силой, и что озлобленные первосвященники могут донести на него кесарю, обвиняя его в том, что он сам вызвал это волнение, защищая государственного преступника, каким они старались выставить Господа Иисуса. Под давлением таких чувств Пилат решил попробовать удовлетворить жажду крови в народе, отдав Невинного на бичевание. Вероятно, он надеялся, сделав этим уступку народной ярости, добиться все таки освобождения Иисуса от крестной смерти. "Тогда убо Пилат поят Иисуса и би Его" (Иоан. 19:1). Повествование о бичевании находится у всех Евангелистов. По первым двум Евангелистам, для бичевания воины отвели Иисуса в преторию (по-славянски: "на судище"), т.е. внутрь двора, вероятно, для того, чтобы иметь там больше простора, так как перед двором не было места из-за теснившейся народной толпы, и собрали против Него весь полк, или спиру, или когорту. Воины раздели Иисуса и начали бичевать Его. Такое бичевание назначалось у римлян за тяжкие преступления и притом - большей частью для рабов. Бичи делались из веревок и ремней, и в концы их вделывались острые костяные и металлические палочки. Истязание это было столь мучительно, что многие под бичами умирали. Бичуемого привязывали обыкновенно к столбу в наклонном положении и затем воины били его бичами по обнаженной спине, причем тело с первых же ударов разрывалось, и кровь обильно текла из ран. Такому страшному наказанию подверг Пилат Того, в Ком не находил никакой вины, но надо полагать - в расчете удовлетворить этим кровожадность толпы и спасти Его от смерти на кресте. Окончив бичевание, жестокосердные воины стали издеваться над Страдальцем: надели на Него "хламиду червленую", или багряницу, т.е. военный плащ красного цвета, подобный тем плащам, какие надевали цари и высшие военачальники. Такие плащи были без рукавов и накидывались на плечо так, что правая рука оставалась свободной. Эта хламида должна была изображать царскую порфиру для Царя Иудейского. На главу Господа возложили венец, сплетенный из колючего терния, а в руки Ему дали трость, которая должна была изображать царский скипетр. Сделав все это в насмешку над Божественным Страдальцем, воины стали преклонять пред Ним колени и ругаясь над Ним, как будто приветствуя, стали говорить: "радуйся, Царю Иудейский", при чем били Его по ланитам, плевали на Него, брали из рук Его трость и били Его по главе Его, чтобы колючки тернового венца входили глубже и ранили сильнее.

Все эти действия представляются у первых двух Евангелистов, как состоявшиеся уже после окончательного осуждения Иисуса на смерть, но св. Иоанн, поставивший себе целью дополнять и разъяснять повествования первых трех Евангелистов, указывает, что бичевание и эти издевательства над Христом состоялись раньше и, как можно думать, были предприняты Пилатом именно с целью, хотя бы таким путем, добиться избавления Иисуса от смертной казни. Измученного и истерзанного таким образом Господа Пилат повелел вывести наружу, чтобы вызвать жалость к Нему иудеев. Он рассчитывал, что их сердца дрогнут от такого ужасного зрелища, и они уже не будут настаивать на предании Господа смерти. Так рассуждал язычник, не знавший истинного Бога и Его заповеди о любви к ближнему, но - увы - не так рассуждали духовные вожди и начальники избранного народа Божия, неистовавшие в своей неутолимой злобе. Когда Господь был выведен на лифостротон, Пилат сказал: "се извожу Его вам вон, да разумеете, яко в Нем ни единыя вины обретаю" - и при этом, указывая на Него, добавил: "се Человек". Восклицанием этим Пилат обращался к суду их совести: смотрите, как бы говорил он им - вот Человек одинокий, униженный, истерзанный: неужели Он похож; на какого-то опасного бунтовщика; не возбуждает ли Он одним Своим видом больше сожаления, чем опасений? Вместе с тем, Пилат, не думая, вероятно, о том, сказал подлинную правду: Господь и в уничижении Своем, больше чем во славе и царственном блеске, проявил все духовное величие и нравственную красоту истинного Человека, каким он должен быть, по замыслу Творца. Для христиан слова Пилата означают: вот образец Человека, к которому должны стремиться христиане.

Но первосвященникам и слугам их все было нипочем. Едва увидели они измученного и истерзанного Христа, как снова возопили: "распни, распни Его!" Такая настойчивость обвинителей вызвала у Пилата досаду и заставила его с резкостью и колкостью сказать: "поймите Его вы и распните: аз бо не обретаю в Нем вины" - если вы так настойчивы, то распинайте Его сами на свою ответственность, а я не могу принимать участия в таком недостойном моего положения, как представителя правосудия, поступке, как осуждение на смерть ни в чем не повинного Человека. Кроме крайнего возмущения и нетерпения эти слова Пилата ничего не выражали, а потому враги Христовы продолжали добиваться согласия Пилата на смертный приговор, выставив новое обвинение: "мы закон имамы, и по закону нашему должен есть умрети, яко Себе Сына Божия сотвори". Услышав это, Пилат "паче убояся". Конечно, выражение "Сын Божий" Пилат мог понимать только в языческом смысле, в смысле полубогов, героев, которыми полна языческая мифология, но и этого достаточно было, чтобы его смутить, принимая во внимание и предупреждение его жены, видевшей какой-то таинственный сон об этом загадочном Человеке. И вот Пилат уводит Иисуса с собой в преторию и наедине спрашивает Его: "Откуду еси Ты?" - т.е.: каково Твое происхождение, с небес ли Ты или от земли? действительно ли Ты - Сын Божий? "Иисус же ответа не даде ему" - бесполезно было отвечать на этот вопрос. Господь уже объяснил кое-что о Себе Пилату, но это вызвало у него только легкомысленно-скептический вопрос (Иоан. 18:36-38). Мог ли грубый язычник-скептик понять учение об истинном Сыне Божием? Побеждая в себе страх, Пилат решил показать свою власть, а вместе с тем и расположить Иисуса к ответу: "мне ли не глаголеши..." Господь отвечает на эти горделивые слова с Божественной мудростию: "не имаши власти ни единый на Мне, аще не бы ти дано свыше" - то, что Я в твоих руках, это лишь попущение Божие. Предав народ Свой в рабство языческой римской власти, Бог через это передал и тебе власть надо Мной. Ты будешь виновен, однако, в этом осуждении Меня, ибо против совести осуждаешь, но более греха будет на том, кому свыше не было дано надо Мною власти, кто сделал это самовольно, по злобе, т.е. синедрион, Каиафа, как орудие его, Иуда Искариот. Мудрые слова Господа, видимо, понравились Пилату, и "от сего искаше Пилат пустити Его". Тогда обвинители решились "прибегнуть к крайнему средству - к угрозе обвинить самого прокуратора в измене власти римского кесаря: "аще Сего пустиши, неси друг кесарев..." Это испугало Пилата, ибо императором был тогда подозрительный и крайне жестокий деспот Тиверий, охотно принимавший доносы. Этой угрозой дело было решено. Пилат, возсев на свое судейское место лифостротон, формально и торжественно оканчивает суд. Евангелист отмечает поэтому день и час осуждения Господа: "бе же пяток пасце, час же яко шестый", т.е. была пятница перед праздником Пасхи и шестой час, т.е. по нашему счету около 12-ти часов дня. В указании этого часа у св. Иоанна оказывается как будто разногласие с другими Евангелистами, особенно со св. Марком, который говорит: "бе же час третий и распяша Его" (Марк. 15:25), а от шестого до девятого часа была тьма по всей земле (Матф. 27:45; Марк. 15:33 и Лук. 23:44), но дело в том, что день, как и ночь, делился вообще на четыре части по три часа в каждой, а потому в Новом Завете упоминается только о первом, третьем, шестом и девятом часе. Св. Иоанн не говорит "час был шестый", но "яко шестый", т.е. "как бы шестый": по нашему это могло быть во весь период времени между 9-ю часами утра и полуднем. Есть, наконец, мнение (Гладков), что св. Иоанн указывает время по римскому счислению, соответствующему нашему, т.е. было около шести часов утра, как мы теперь считаем, от полуночи.

"И глагола иудеем: се царь ваш" - трудно сказать, что хотел выразить Пилат этими словами, но нельзя не видеть и в них последней попытки освободить Господа от смерти. Вероятно, в раздражении на то, что его заставляют вынести приговор против совести, он бросает еще раз жестокий упрек всему синедриону: он как бы так говорит - вы мечтаете о возвращении себе самостоятельности, о каком-то своем высоком призвании среди всех народов мира: эту высокую задачу никто не был бы так способен исполнить, как этот Человек, называющий Себя духовным Царем Израиля. Как же это вы, вместо того, чтобы преклониться перед Ним, требуете Его смерти? хотите, чтобы я, ненавистный вам римский правитель, отнял у вас вашего Царя, который может осуществить все ваши заветные мечтания?

Видимо, так и поняли эти слова обвинители, потому что с особою яростию возопили: "возми, возми, распни Его, смерть, смерть Ему!" Это, по словам Еп. Михаила, - "крик от нанесенной в самое чувствительное место раны", но "Пилат, прежде чем окончательно уступить, еще раз повертывает нож в этой ране словами: "Царя ли вашего распну?" - если Иисус называет Себя вашим Царем, то тем самым обещает вам освобождение от власти римлян: как же это вы можете требовать, чтобы я, представитель римской власти, предал Его смерти? одумайтесь, что вы делаете?" - На это увещание первосвященники, в своем безумном ослеплении злобой против Иисуса, произнесли страшные, роковые слова, явившиеся приговором над всей дальнейшей историей еврейского народа: "не имамы царя токмо кесаря". Раньше первосвященники говорили: "нет у нас иного Царя, кроме Бога": теперь, только для того, чтобы добиться распятия Христова, они от всего отреклись, сказав, что не имеют и не желают иметь никакого другого царя, кроме римского кесаря. Только тогда Пилат решился удовлетворить их желанию и "предаде Его (Иисуса) им, да распнется". Св. Матфей сообщает, что перед этим Пилат умыл руки (27:24): "видев же Пилат, яко ничтоже успевает, но паче молва бывает, прием воду, умы руце пред народом, глаголя: неповинен есмь от крове Праведнаго Сего: вы узрите". У иудеев был обычай умывать руки в доказательство того, что умывающий невиновен в пролитии крови найденного убитым человека (Втор. 21: б-8). Пилат воспользовался этим обычаем в знак того, что он снимает с себя ответственность за казнь Иисуса, Которого он считал невинным и Праведником. "Вы узрите" - вы сами будете отвечать за последствия этого несправедливого убийства. Лишь бы получить от прокуратора согласие на утверждение смертного приговора, злобные иудеи соглашаются на все, не думая ни о каких последствиях: "кровь Его на нас и на чадех наших", т.е.: если это преступление, то пусть кара Божия ляжет на нас и на потомство наше. "Такова безрассудная ярость", - говорит св. Златоуст: "такова злая страсть... пусть так, что вы самих себя прокляли; для чего навлекаете проклятие и на детей?" Это проклятие, которое сами на себя навлекли иудеи, скоро исполнилось: именно в 70 г. по Р.Хр., когда при осаде Иерусалима римлянами громадное количество евреев было распято на крестах. Исполнялось оно и на всей дальнейшей истории евреев, рассеянных с тех пор по всему миру, в тех бесчисленных "погромах", которым они постоянно подвергались, во исполнение пророчества Моисея во Второзаконии (гл. 28:49-57; 64-67).

"Тогда отпусти им Варавву: Иисуса же бив предаде им, да Его пропнут", т.е., утвердив приговор синедриона, Пилат дал им воинов для совершения над Господом Иисусом Христом смертной казни через распятие.

Умыв руки, Пилат, конечно, не мог снять тем ответственности с себя, как ему этого хотелось. Выражение "умывать руки" с тех пор вошло в поговорку. Кара Божия постигла Пилата за малодушие и неправедное осуждение Того, Кого он сам называл Праведником. Он был отправлен в ссылку в Галлию (г. Виенну) и там через два года изнуренный тоской, терзаемый угрызениями совести и отчаянием, окончил свою жизнь самоубийством.

Источник: http://vsemolitva.ru

comments

---

Великий Четверг

2016-11-03 18:21:28 (читать в оригинале)

Все четыре Евангелиста повествуют о последней Тайной Вечери Господа с Своими учениками накануне Его крестных страданий, но не все передают обстоятельства этой вечери с одинаковой полнотой. Кроме того в выражениях, употребленных первыми тремя Евангелистами о дне, в который происходила Тайная Вечеря, находится, по-видимому, некое как бы противоречие с выражениями, употребленными четвертым Евангелистом св. Иоанном. Совершенно несомненно лишь то, что Тайная Вечеря происходила в пятый день недели, т. е., по нашему, в четверг, так же, как ясно, что Господь был осужден и распят в шестой день недели - в пятницу, пробыл во гробе седьмой день недели - субботу и воскрес из мертвых в первый день недели. Но вызывает недоумение и разногласие во мнениях то, в каком отношении находился день Тайной Вечери к праздновавшемуся тогда иудейскому празднику Пасхи, т. е.: происходила ли Тайная Вечеря 14 Нисана, в вечер которого начинается иудейская Пасха, или 13 Нисана, т. е. в день, предшествующий тому вечеру, когда начиналось празднование Пасхи? Эти недоумения порождаются следующими указаниями Евангелистов относительно дня Тайной Вечери: Матфей 26:17: В первый день опресночный... Марк 14: 12: В первый день опреснок, егда Пасху жряху... Луки 22:7: Прииде же день опреснок, в оньже подобаше жрети Пасху... Иоанн 13:1: Прежде праздника Пасхи... Пасха начиналась вечером 14 Нисана, и, следовательно, если придерживаться строго-библейского словоупотребления, "первым днем опресноков" можно назвать только следующий за этим день, т. е. 15 Нисана. Очевидно первые три Евангелиста придерживались не строго-библейского словоупотребления, а обычного, разговорного. По этому словоупотреблению можно было назвать "первым днем опресноков" не 15-ое Нисана, которое бывает на другой день по вкушении Пасхи, даже не 14-е, когда вкушается Пасха, а 13-е, день перед Пасхой, как это ясно указано у св. Евангелиста Иоанна, утверждающего, что Тайная Вечеря была "прежде праздника Пасхи". Кроме того, у св. Иоанна есть и другие свидетельства о том, что иудейская Пасха начиналась только вечером в пятницу, когда Господь был распят: Иоан 18:28, - ведшие Иисуса к Пилату не вошли в претор, "да не осквернятся, но да ядят Пасху", и Иоан. 19:31 - Иудеи спешили перебить голени у распятых, чтобы не оставлять на кресте тела их в субботу, "бе бо велик день тоя субботы", т. е. суббота совпадала с первым днем праздника Пасхи, и следовательно, вкушали Пасху накануне в пятницу вечером, после того, как Христос был распят. Является вопрос, почему же Христос совершил иудейскую Пасху, которая несомненно была совершена Им на Тайной вечери (хотя Апостолы и не описывают совершения ее в подробностях, ибо главное внимание их устремлено было на установление Пасхи новозаветной - причащение Тела и Крови Христовой) одним днем раньше, чем следовало. Основательно предполагают, что так как вечер 14 Нисана был в этом году началом субботнего покоя (наступала суббота), то пасхальный агнец закалаем был вечером 13-го, с чем совпадают указания св. Марка: "егда Пасху жряху" и св. Луки: "в оньже подобаше жрети Пасху". Кроме того известно, что Иудеи, а особенно Галилеяне, после плена Вавилонского стали ревновать о праздновании даже дней, предшествовавших наступлению праздника, и в частности - для Галилеян, приходивших в Иерусалим, пасхальный агнец всегда закалался днем раньше - 13 Нисана вместо 14-го. Это было большим облегчением для служащих при храме, которым заклание 256.000 агнцев в течение нескольких часов в один день 14 Нисана было бы слишком обременительным. Наконец, полагают, что Господь совершил Пасху днем раньше, зная, что на другой день Он уже будет предан в руки Иудеев и распят и для того, чтобы его Крестная Жертва, прообразом Которой были пасхальные агнцы, была принесена в тот самый день и час, когда закалались пасхальные агнцы. Во всяком случае, мы знаем, что целью св. Евангелиста Иоанна было восполнить повествования первых трех Евангелистов, а потому мы должны принять, как несомненное его указание - что Тайная Вечеря была совершена Господом до наступления праздника Пасхи, т. е. не 14-го, а 13-го Нисана.

Самое уготовление Тайной Вечери было чудесным. Господь из Вифании послал двух учеников в город, т. е. в Иерусалим, сказать им, что они встретят там человека, несущего кувшин воды. Они должны последовать за ним, и хозяину дома, куда войдет этот человек, сказать: "Учитель глаголет: время Мое близко", Я не могу откладывать празднование Пасхи и сегодня же "у тебя сотворю Пасху со ученики Моими". Ученики, по св. Луке Петр и Иоанн пошли и случилось все так, как сказал им Господь. Хозяин того дома отвел им горницу велию, постлану, готову, и они приготовили там Пасху. Во всем этом, конечно, сказалось всеведение Господа. Вместе с тем слова Господа указывают на поспешность, ввиду приближения времени, когда должны были совершиться с Ним великие и последние события Его земной жизни. Умилительно начинает повествование о вечери св. Иоанн: "ведый Иисус, яко прииде Ему час, да прейдет от мира сего ко Отцу, возлюбил Своя сущая в мире, до конца возлюби их" - здесь сочетаются и Божественность, и человечность Христа: как Бог Он знает о приближении Своего Часа и Сам идет ему навстречу; как человек, Он по-человечески грустит о предстоящей Ему видимой разлуке с учениками, и это производит в Нем особый преизбыток любви к ним. И эту Свою любовь "до конца" Господь обнаружил во всем, что говорилось и творилось на таинственной вечери.

Св. Лука говорит, что Господь начал вечерю словами: "желанием возжелах сию Пасху ясти с вами, прежде даже не пойму мук. Глаголю бо вам, яко отселе не имам ясти от нея, дондеже скончаются (пока она не совершится) во Царствии Божий". Это была последняя пасхальная вечеря, которую Господь мог праздновать с учениками Своими в Своей земной жизни: вместо этой подзаконной Пасхи Он вознамеревался установить теперь истинную Пасху - таинственную вечерю Тела и Крови Своей, т. е. таинство Евхаристии; это - последняя ветхозаветная Пасха для всех Его последователей: впредь они будут причащаться Тела и Крови Его, доколе не вступят с Ним в теснейшее и приискреннейшее общение в будущей блаженной жизни - "в невечернем дни царствия Его", как поется в одном из тропарей пасхального канона. В этой будущей жизни близость общения всех истинных христиан со Христом можно отчасти уподобить той близости, какая была у Господа с Его учениками на Тайной Вечери. Следовательно, смысл вышеприведенных слов Христовых таков: "Эта Пасха, в таком виде, как мы совершаем ее сегодня, не повторится более, пока в будущем веке, в торжествующей Церкви, не совершится в полнейшей и окончательной мере". Непосредственно вслед за тем, по св. Луке, Господь дал ученикам пить чашу с вином, следуя еще ветхозаветному ритуалу, причем сказал: "не имам пити от плода лознаго, дондеже Царствие Божие приидет", по св. Марку, "егда пию е ново во Царствии Божий". Что это за новое вино, этому научает нас Церковь, воспевающая в день Воскресения Христова: "приидите новаго винограда рождения - Божественнаго веселия царствия Христова приобщимся". Итак, новый плод винограда, новое вино, это божественное веселие царства Христова, поскольку вино есть символ веселия, радости.

Надо полагать, что после этих слов Христовых, пасхальные яства были потреблены с обычными молитвословиями и обрядами, о чем Евангелисты считали лишним говорить, поскольку их задача была указать на установление Господом совершения новой, уже христианской Пасхи - таинства Евхаристии. Эта новозаветная вечеря открылась умовением ног.

Был обычай перед вечерею умывать ноги, что делал обыкновенно слуга. Но обычай этот не всегда соблюдался (ср. Лук. 7:44); видно, не был соблюден и в малом обществе Господа, очевидно потому, что Господь Сам имел ввиду показать ученикам пример смирения и самоотверженной любви. Св. Лука сообщает, что на вечери произошел между учениками спор, кто из них больше. Вероятно, этот спор и явился поводом к тому, чтобы показать ученикам наглядный пример смирения и взаимной любви путем умовения ног им. Об этом умовении ног рассказывает и притом весьма обстоятельно, только один Евангелист Иоанн, как обычно восполняющий повествования других Евангелистов. "Ведый Иисус, яко вся даде Ему Отец в руце, и яко от Бога изыде, и к Богу грядет", - смысл этих слов тот: Богом Отцем было предоставлено Богочеловеку потреблять для спасения людей все средства, какие Он найдет полезными - в этом причина, почему Он собирается сейчас совершить дело столь необычное, столь противоположное человеческим понятиям. Он встает, при общем недоумении учеников снимает с себя верхнюю одежду, чтобы она не мешала, конечно, и остается в одной тунике, как раб. Затем берет полотенце, подобно рабу же им препоясуется, наливает воду в умывальницу и начинает, исполняя обязанности слуги, умывать ноги Своим ученикам, отирая их полотенцем, которым был препоясан. Это - был безмолвный, но наглядный завет уходящего Учителя Своим ученикам - завет смирения и взаимного служения, без всякого превозношения одного перед другим. Какое сильное здесь опровержение ложного римско-католического учения о главенстве св. Апостола Петра над прочими Апостолами и основанного на этом ложного догмата о папском примате в Церкви.

"Прииде же к Симону Петру..." - из этого видно, что Симон был не первый, к кому Он подошел, и, по-видимому, он возлежал не близко от Христа (ср. ст. 24). Петр был поражен действиями Господа и нашел их несообразными с Его высоким достоинством, почему во второй раз в жизни дерзнул прекословить Христу (ср. Марф. 16:22): "не умыеши ногу Моею во веки". За это он услышал страшную угрозу, что если будет до конца упорствовать в непослушании и будет свой разум ставить на место ума Христова, то не будет иметь "части" со Христом, т. е., иными словами, будет отлучен от общения со Христом. Испугавшись этой угрозы и горя любовию к своему Божественному Учителю, Петр предлагает умыть "не токмо нозе, но и руце и главу", т. е. выражает как бы готовность повиноваться Своему Господу даже больше, чем другие, которым умываются только ноги. "Как в этой частной черте характеризуется Симон Петр", - говорит Еп. Михаил, - "который решается идти ко Господу по волнам и вопиет - погибаю, который ударяет раба архиереова ножом и потом убегает, который проникает во двор, где судили Господа, там отрекается от Него и уходит с горькими слезами". В своем ответе Петру Господь указывает на высший смысл Своих действий и вместе с тем, как бы утешает Петра после сделанной ему угрозы. "И вы чисти, но не вси" - ясный намек на предателя Иуду. Закончив умовение ног, Господь объяснил Своим ученикам намерение, с каким Он сделал это, научая их, чтобы и они с любовью служили друг другу, никакого труда не считая для себя унизительным и не гордясь друг перед другом.

Подробнее всего об изобличении Господом Своего предателя рассказывает св. Иоанн, как бывший ближе всего ко Иисусу на вечери, возлежавший у Него на персях, по выражению самого Евангелиста. Умыв ноги учеников и сказав им наставление об этом, Господь "возмутися духом" от сознания, что в эти торжественные часы, когда Он собирался установить великое таинство причащения Тела и Крови Его и дать ученикам Свои последние прощальные наставления, тут же присутствует и предатель Его. И, конечно, с целью, быть может, и в самом Иуде возбудить раскаяние в замышляемом им страшном преступлении, Господь сказал: "аминь, аминь глаголю вам, яко един от вас предаст Мя". Эти слова вызывали вполне понятное смятение среди учеников: в них заговорило чувство глубокой скорби по поводу того, что их Возлюбленный Учитель найдет среди них предательство. "И начаша скорбети", по св. Марку, и были скорбяще зело", по св. Матфею. Ясно понимая глубокое падение человеческой природы, они все, как бы не полагаясь сами на себя, спрашивают: "не я ли, Господи?" - и переглядываются, по св. Иоанну, недоумевая, кого может иметь в виду Господь. По св. Матфею, и Иуда спросил: "Не я ли, Равви?" - и Господь тихо сказал ему: "ты рекл еси", в последний раз побуждая его к покаянию, хотя и безрезультатно. "Бе же един от ученик Его возлежа на лоне Иисусове, егоже любляше Иисус" - так говорит о себе возлюбленный ученик Христов св. Иоанн Богослов, по смирению, не называя себя по имени. По обычаю, у возлежавших за трапезою лицо и грудь были обращены к трапезе, левая рука опиралась локтем на подушку, правая была свободна и могла протягиваться к пище, а ноги лежали наискось, в сторону от трапезы, так что следующий возлежащий находился головой не у ног, а у груди первого. Так именно Иоанн имел голову у груди Иисусовой, иначе сказать, возлежал на Его лоне. Пользуясь этим св. Петр сделал знак св. Иоанну, чтобы тот спросил Господа о предателе. Это показывает, что сам Петр не был столь близко к Господу, не занимал первого места около Него, с точки зрения тогдашних обычаев (вопреки ложному учению римо-католиков о первенстве Петра). С особым дерзновением, на какое мог решиться только возлюбленный ученик св. Иоанн, припадши совсем близко к груди Иисусовой, тихо вопросил Господа: "кто есть?" И Иисус отвечал: "емуже Аз омочив хлеб подам: и омочь хлеб, даде Иуде". Хлеб на пасхальной вечери обмакивали в особый соус из фиников и смокв. Глава семьи раздавал иногда такие куски в знак своего особого благоволения. И этим, конечно, Господь хотел еще раз пробудить в Иуде чувство покаяния. Это было ясно только для Иоанна. Другим же Апостолам Господь сказал о предателе, как повествуют об этом первые три Евангелиста, в общем выражении: "омочивый со Мною в солило руку, той Мя предаст". "Горе человеку тому, имже Сын Человеческий предается" - Господь останавливает здесь внимание не на гнусности предательства, но на несчастной судьбе предателя и выражает скорбь о нем. "Но иной скажет", - говорит св. Златоуст: "Если написано, что Христос так пострадает, то за что осуждается Иуда? Он исполнил то, что написано. Но он делал не с тою мыслью, а по злобе. Если ты не будешь смотреть на цель, то и диавола освободишь от вины. Но нет, нет. И тот, и другой достойны бесчисленных мучений, хотя и спасалась вселенная. Ибо не предательство Иуды соделало нам спасение, но мудрость Христа и величайшее Его промышление, обращающее злодеяния других в нашу пользу. Что же, спросишь ты, если бы Иуда Его не предал, то не предал ли бы кто-нибудь?... Если бы все были добры, то не исполнено было бы строительство нашего спасения. - Да не будет. Ибо Сам Премудрый знал, как устроить наше спасение, хотя бы и не случилось предательства. Премудрость Его велика и непостижима. Посему-то, дабы не подумал кто, что Иуда был служителем домостроительства, Иисус называет его несчастнейшим человеком". Тем, что Господь дал Иуде кусок хлеба, Он хотел пробудить в нем раскаяние, но с омраченной душой Искариота произошло совершенно противное: "по хлебе тогда вниде в онь сатана". Несмотря на предостерегающие слова Господа и на этот жест Его, призывающий к покаянию, Иуда еще больше ожесточился против Господа, как бывает с душами, глубоко погрязшими во зле. Господь, как Сердцеведец, видел, что делается в душе Иуды, но не хотел его обличить явно, перед всеми учениками, дабы ученики не предприняли каких-либо насильственных мер против Иуды и не возымели бы тщетной мысли воспрепятствовать Божественному предопределению, а потому сказал лишь ему одному понятные слова: "еже твориши, сотвори скоро". "Делай скорее, что ты задумал" - это властительное приказание Господа, жаждавшего скорее осуществить волю Божию и совершить Свой подвиг Искупителя человечества, и вместе с тем благовидный предлог освободить общество учеников от присутствия Иуды, установить без него, как недостойного, великое таинство Евхаристии и дать ученикам последние прощальные наставления.

Св. Иоанн утверждает, что никто не понял этих слов Господа, в том числе и сам Иоанн, не подозревавший, что предательство совершится в эту же ночь, а все подумали, что Господь делает Иуде распоряжение о покупке всего требуемого к празднику. Вот это еще новое доказательство, что праздник еще не наступил и что, следовательно, Тайная Вечеря была совершена накануне наступления иудейской Пасхи 13 Нисана. В самый вечер праздника нельзя было бы ничего купить, нельзя было и нищих найти, чтобы им помочь, ибо тогда все - и богатые, и бедные - не выходили из своих домов, празднуя по закону Пасху. "Бе же нощь, егда изыде", как предполагает бл. Феофилакт, здесь Евангелист, быть может, имеет в виду и ту мысленную ночь, ту духовную тьму, которая покрыла окончательно омраченную сребролюбием душу Иуды-предателя. Далее св. Иоанн начинает излагать прощальную беседу Господа с учениками, начинающуюся словами: "Ныне прославися Сын Человеческий", которая читается у нас за богослужением в качестве 1-го Евангелия св. страстей в Великий Четверток вечером. Необходимо, однако, предположить, что тотчас же по выходе Иуды Господь сначала установил таинство Евхаристии, о чем повествуют первые три Евангелиста, но умалчивает Иоанн, а потом уже обратился к ученикам с теми словами, которые подробно излагает св. Иоанн, как дополняющий не рассказанное первыми тремя Евангелистами.

Все три синоптика повествуют об этом приблизительно одинаково. Господь прием, т. е. "взял" хлеб и благословив преломил, и раздавая ученикам, сказал: "Приимите, ядите: сие есть Тело Мое". "Хлеб" здесь по-гречески называется "артос", что значит "хлеб поднявшийся", вскисший на дрожжах, в противоположность "аксимон", как называется хлеб пресный, употреблявшийся евреями на Пасху. Надо полагать, что такой хлеб нарочито был приготовлен по повелению Господа для установления нового таинства. Значение этого хлеба в том, что он как бы живой, символизирующий собою жизнь, в противоположность пресному хлебу, хлебу мертвому. "Благословив", "благодарив" указывает на словесное выражение благодарности Богу Отцу, как это было, напр., еще в момент воскрешения Лазаря: просимое было исполнено в самый момент прошения, почему в тот же момент стало предметом благодарения. Чрезвычайно важно то, что Господь сказал: "Сие есть Тело Мое": Он не сказал "сей", т. е. "сей хлеб", а именно сие, потому, что в этот момент хлеб уже перестал быть хлебом, а стал подлинным Телом Христовым, только вид имевшим хлеба. Не сказал Господь: "Сие есть образ Тела Моего, но сие есть Тело мое" (Св. Златоуст, бл. Феофилакт). Вследствие молитвы Христовой, хлеб принял существо Тела, сохранив только внешний вид хлеба. "Поелику мы слабы", - говорит бл. Феофилакт, - "и не решились бы есть сырое мясо, особенно человеческую плоть, то нам преподается хлеб, а на самом деле это есть плоть". "Отчего ученики", - спрашивает св. Зластоуст, - "услышав сие, не смутились? Оттого, что Христос прежде много важного говорил им о сем таинстве (вспомним Его беседу о хлебе, сходящем с небес) (Иоан. 6 гл.)". Под "Телом Христовым" разумеется все физическое существо Богочеловека, нераздельно соединенное с Его душой и Божеством. Это же самое существо Богочеловека дается под видом вина, дается не в другой раз, а только для полноты его видимого явления, почему выражение "причаститься под двумя видами" есть совершенно точное выражение - подразумевается: причаститься одной и той же сущности.

Но это не значит, что Тело может заменить собой Кровь и что достаточно причаститься только одного Тела. Если бы это было так, тогда не устанавливал бы Господь причащения именно под двумя видами. А причастив Своих учеников Тела, Он взял, как повествуют все три синоптика, чашу и снова благодарив, т. е. молитвенно призвав Духа Отчя, прелагающего вино в истинную Кровь Христову, сказал: "Пиите от нея вси: сия бо есть Кровь Моя Новаго Завета, яже за многия изливаемая, во оставление грехов". Не напрасно прибавлено "вси". Вина нельзя было разделить, как разделен был хлеб, который Сам Господь разломил и разделил между учениками. Чаша была одна и должна была передаваться из рук в руки. Чтобы кто-нибудь не был обнесен или сам не пропустил чаши мимо себя, Христос настоятельно говорит: "пиите от нея вси". Здесь нельзя не видеть обличения для римо-католиков, которые лишили мирян чаши Христовой. "Поелику твердую пищу можно принимать не всем", - поясняет бл. Феофилакт, - "а только тем, кои имеют совершенный возраст, пить же можно всем, то по этой причине и сказал здесь Христос: пейте все". Опять сказано: "сия бо есть Кровь Моя" - не образ только, не символ крови, но истинная и действительная кровь. Что значит: "Новаго Завета"? "Как Ветхий Завет", - поясняет св. Златоуст: "имел овнов и тельцов, так и Новый имеет Кровь Господню. Сим также показывает Христос, что Он претерпел смерть, почему и упоминает о Завете и воспоминает вместе о первом, поелику и сей завет обновлен был кровью". Слово "завет", по своему первому значению, тождественно со словом "завещание". Завет содержит в себе обетования, а вместе с тем и условия получения этих обетовании, в данном случае - соблюдение заповедей Божиих. С этой точки зрения слово завет может быть объясняемо, как "договор между Богом и людьми". Договор всегда чем-то удостоверяется и скрепляется. Господь и хочет сказать, что этот Новый договор между Богом и людьми, взамен Ветхого, скрепляется Его Кровью. "За многие изливаемая, во оставление грехов" - означает, что страдания и смерть Единородного Сына Божия послужили жертвой умилостивления за грехи всего человеческого рода (многия сказано вместо всех), которые поэтому и прощаются всем верующим во Христа и причащающимся Пречистого Тела и Крови Его. Св. Лука, а также и св. Ап. Павел в 11 гл. послания 1-го к Коринфянам, говорит, что при этом Господь еще добавил: "сие творите в Мое воспоминание". Отсюда никак нельзя, однако, сделать вывод, как это делают сектанты, что Евхаристия это простое "воспоминание" Тайной Вечери: это сказано потому, что Господа уже не будет потом с Его учениками и последователями видимым образом и, вступая с Ним лишь в таинственное общение через вкушение Тела и Крови Его, они будут вспоминать Его прежнее телесное соприсутствие с ними. В книге Деяний Св. Апостолов, в Посланиях св. Апостола Павла и во многих древних памятниках христианской письменности мы находим множество свидетельств того, что всякое молитвенное собрание христиан того времени сопровождалось принятием Тела и Крови Христовых под видом хлеба и вина. В первые века христианства все христиане, кроме находившихся под запрещением или отлучением, приходившие в церковь в воскресные и праздничные дни непременно причащались Св. Тайн.

Св. Лука рассказывает, что после этого у учеников возник спор о старшинстве между ними. Умыв ноги ученикам, Господь научил Апостолов смиренно служить друг другу, но через это не уничтожил самой идеи старшинства или власти, введя всеобщее безразличное равенство в Своей Церкви, как умывая ноги, не отрекся от Своего достоинства Господа и Учителя. Вразумляя в этот раз учеников, Господь сказал, что и больший должен служить другим. Если стать на точку зрения римо-католиков, что Ап. Петр был главою Апостолов, то этот спор между Апостолами был бы непонятен, и Господь должен был бы прекратить его, подтвердив, что больший между ними - Ап. Петр. Между тем, мы слышим от Господа совсем другое: как и прежде в подобных случаях, Господь только внушает Апостолам, чтобы они не стремились к первенству, а думали бы только о взаимном служении друг другу и тут же обещает им за верность Ему, что они все наследуют Царство Небесное и все равно сядут на престолах, "судяще обеманадесяте коленома израилевома", т. е. все равно получат особую честь в будущей жизни.

Это замечательно-умилительная беседа Господа с учениками приводится полностью только одним четвертым Евангелистом св. Иоанном, небольшой отрывок из нее приводит св. Лука, а первые два Евангелиста говорят только о предречении Господом отречения Петра и о встрече с учениками по воскресении в Галилее. Вся эта речь чрезвычайно пространна и занимает несколько глав. Вместе со следующей за ней так наз. "Первосвященной молитвой" Господа она вся читается у нас за богослужением вечером в Великий Четверг в качестве первого Евангелия святых страстей.

По св. Иоанну начал эту Свою беседу Господь Иисус Христос тотчас же по уходе Иуды словами: "Ныне прославися Сын Человеческий, и Бог прославися о Нем..." Надо полагать, однако, что эта беседа начата Господом этими словами не только после ухода Иуды, но и после установления Господом таинства Причащения, о чем св. Иоанн умалчивает, как лишь восполняющий повествования первых трех Евангелистов. Преподав ученикам Тело Свое и Кровь Свою и видя тайну искупления как бы уже совершившейся, так как если бы Он уже был принесен в жертву и совершена была победа над всеми враждебными силами, Господь и воскликнул эти победные слова: "ныне прославися Сын Человеческий..." "Ныне", т. е. в эту таинственную и страшную ночь наступило прославление Сына Человеческого, которое в то же время есть и прославление Бога Отца, благоволившего дать Сына Своего Единородного в жертву за спасение людей, и это земное прославление Сына Его есть начало Его будущего небесного прославления, как победителя смерти и ада. Желая вывести учеников Своих из того угнетенного настроения духа, в котором они находились под влиянием мысли о предательстве одного из них, Господь обращает их мысль к Своей Божественной славе, которая откроется и в Его предстоящих страданиях и в воскресении и вознесении на небо. "Вскоре прославит", т. е. недолго будет продолжаться Его уничижение, а скоро начнется Его видимое прославление. "Чадца, еще с вами мало есмь" - "детки" или "деточки" - это чрезвычайно неясное обращение Господа к ученикам нигде больше не встречается в Евангелии: вылилось оно из глубокого чувства предстоящей разлуки при столь тяжелых и искусительных для их веры обстоятельствах. Как я говорил прежде Иудеям, так теперь и вам говорю, что отхожу от вас путем, которым вы не можете идти теперь за Мной. Оставляя вас в мире для продолжения Моего дела, Я "заповедь новую даю вам, да любите друг друга, якоже возлюбих вы..." Из любви к людям Я полагаю жизнь Свою за них и вы должны подражать Мне в этом. Заповедь о любви к ближним дана была и в законе Моисеевом, но Христос дал этой заповеди новый характер, неведомый прежде - о любви даже к врагам своим вплоть до самопожертвования во Имя Христово. Такая чистая, бескорыстная и самоотверженная любовь есть признак истинного христианства. Св. Петр задает тогда полный страха и печали вопрос: "Господи, камо идеши?" Господь подтверждает ему, что теперь он не может за Ним идти, но тут же предрекает ему, что в будущем он пойдет за Ним тем же путем мученичества. Дальше следует предречение Петру троекратного отречения, о чем повествуют все четыре Евангелиста. Предостерегая Петра от самонадеянности, когда тот стал уверять, что душу свою положит за Господа, Господь по св. Луке, сказал ему: "Симоне, Симоне, се сатана просит вас, дабы сеял, яко пшеницу...".

Характерно, что Господь называет его тут не Петром, а Симоном, ибо отрекшись от Господа Петр показал, что он уже перестал быть "камнем". Под этим "сеянием" разумеется искушение от сатаны, которому действительно подверглись Апостолы в часы страданий их Божественного Учителя, когда вера их в Него готова была поколебаться. Эта просьба сатаны напоминает просьбу его относительно Иова Многострадального, которого Господь попустил подвергнуть такому тяжкому искушению. Своей всесильной молитвой Господь защитил учеников Своих, а в особенности Петра, от совершенного падения; Петру попустил временно пасть, чтобы тем сильнее и тверже был он после и утвердил тем своих собратий. "Молился о тебе" - хотя опасность со стороны сатаны грозила всем, но Господь молился особенно о Петре, ибо ему, как более пылкому и решительному, грозила и наибольшая опасность. "Ты некогда обращся утверди братию твою" - этим указывается на то, что Петр, покаявшись после своего отречения от Христа, явится для всех образцом истинного покаяния и примером твердости. На это Петр у всех четырех Евангелистов начинает уверять Господа в своей непоколебимой верности Ему, в готовности идти за ним и в темницу, и на смерть. Как возможно, однако, было отречение Петра, если Господь молился за него да не оскудеет вера его? Но вера в Петре и не оскудела: он отрекся в припадке малодушного страха и тотчас же, как мы видим, предался самому глубокому раскаянию. По всем четырем Евангелистам Христос предрекает Петру, что он отречется от Него в предстоящую ночь трижды, прежде нежели пропоет петух, причем по Марку, прежде нежели пропоет петух дважды. Эта большая точность св. Марка объясняется, конечно, тем, что он писал свое Евангелие под руководством самого Ап. Петра. Первое пение петухов бывает около полуночи, второе - пред утром; след., смысл этого тот, что еще до наступления утра Петр трижды отречется от своего Учителя и Господа. Видимо, отречение Петру Господь предрек два раза: в первый раз еще на вечере, о чем рассказывают св. Лука и св. Иоанн, а второй раз - уже по выходе с вечери, по дороге в Гефсиманию, о чем сообщают св. Матфей и св. Марк. К предсказанию об отречении Петра, по св. Луке, Господь присоединил предсказание о том, какая нужда и борьба ожидают впредь Его учеников. "Егда послах вы без влагалища, и без меха, и без сапог, еда чесого лишени бысте?..." - как прежде апостолам ни о чем заботиться не нужно было, ибо они всюду находили себе пропитание и все необходимое, пока ходили и проповедовали при жизни Господа по Иудее и Самарии, так теперь наступают другие времена, когда злоба людей против их Учителя распространится и на них. Всю дальнейшую речь Господа о взятии влагалища и меха и покупке ножа (или меча), конечно, нужно понимать не в буквальном смысле, а в символическом. Господь просто предупреждает их о том, что наступает крайне тяжелый для них период жизни, и они должны приготовиться к нему сами, что их ожидает и голод, и жажда, и бедствия, вражда со стороны людей; если и Сам их Учитель будет в глазах этих людей причтен к злодеям, то чего же хорошего могут ожидать они? Апостолы, по наивности, поняли все сказанное Господом буквально, и говорят: "се ножа зде два". Видя, что не понимают Его, Господь прекратил этот разговор словами: "довольно есть".

"Да не смущается сердце ваше" - мысль о скором отшествии от них Господа не должна смущать учеников, потому что это отшествие есть только средство привести их в постоянное, уже вечное общение с Ним: Господь обещает им, когда придет для того время, взять их к Себе в вечные обители Отца Своего Небесного. Отуманенные все еще по прежнему ложными представлениями о земном царстве Мессии, ученики не понимают этих слов Господа, и потому Фома говорит: "Господи, Не вемы, камо идеши..." В ответе Господь объясняет, что Он и есть Сам тот путь, которым они должны идти к Отцу, чтобы водвориться в ожидающих их вечных обителях. "Никтоже приидет ко Отцу, токмо Мною" - так как Христос есть Искупитель и только верою в совершенное Им дело искупления человечества возможно спасение. "Аще Мя бысте знали, и Отца Моего знали бысте", - ибо во Христе - полное откровение Бога, как и раньше Он говорил Иудеям: "Аз и Отец едино есма" (Иоан. 10:30). И ученики Господа, зная Христа, должны знать и Отца. Правда они плохо знали Христа, но постепенно приближались к этому знанию, каковое Господь дал им особенно на Тайной вечери через умовение ног, причащение Тела и Крови Его и через Свои наставительные беседы. Сходный по характеру с Фомой и так же, как и тот, отличавшийся рассудочностью, Филипп сказал тогда Господу: "покажи нам Отца, и довлеет нам", разумея, конечно, под этим чувственное видение, какого удостаивались, напр., пророки. Господь выражает как бы сожаление непонятливости Филиппа и внушает ему ненужность его просьбы, поскольку в Нем - через дела Его, через учение Его, через самую Богочеловеческую личность Его - они давно должны были познать Отца. Продолжая дальше утешать учеников, Господь обещает им наделить их силою чудотворения, исполняя все, что они в молитве будут просить у Него: молитва во Имя Господа Искупителя будет творить чудеса. При условии, что ученики, любя Господа, будут соблюдать Его заповеди, Господь обещает послать им Утешителя, Который пребудет с ними во веки, Духа Истины, Который как бы заменит имя Христа и благодаря Которому они будут иметь постоянное таинственное общение со Христом. "Мир" как совокупность неверующих в Господа и враждебных Ему людей, во всем чуждый и противоположный Духу-Утешителю, не может принять Его, а с Апостолами Он пребывал благодаря общению их с Господом во время земной Его жизни, и в них будет, чтобы пребывать с ними во веки, когда сойдет на них в день Пятидесятницы. "Не оставлю вас сиры: прииду к вам", и видимым образом после воскресения и таинственным через духовное общение в таинстве причащения, при посредстве Духа Святаго. "И вы живи будете" в единении со Мной, как источником жизни вечной, в то время, как мир, мертвый духовно, не будет видеть Господа. "В той день", т. е. в день Пятидесятницы, "уразумеете, яко Аз во Отце Моем, и вы во Мне, и Аз в вас", поймете сущность духовного общения с Богом во Христе. Условие этого Богообщения - любовь к Господу и соблюдение заповедей Его. Иуда, не Искариотский, называемый Леввеем или Фаддеем, который видимо, не расстался с любимой мыслью иудеев о чувственном царстве Мессии, поняв слова Господа в буквальном смысле, что Он явится в чувственно-телесном виде любящим Его и соблюдающим заповеди Его, выразил недоумение, почему Господь хочет явиться только им, а не всему миру, как основатель славного всемирного царства Мессии. Господь объясняет, что Он говорит о Своем таинственном духовном явлении Своим последователям, повторяя прежнюю мысль о необходимости для этого любить Его и исполнять заповеди Его. Мир же, не любящий Его и не исполняющий заповедей Его, неспособен к такому духовному общению с Господом. Заповеди же Христовы суть вместе с тем и заповеди Отца. Все это ученикам теперь может быть неясно, но когда придет Утешитель, Дух Святый, Егоже послет Отец во имя Христово, Он наставит Апостолов - научит их всему и напомнит им все, чему учил их Христос: откроет им тайну жизни духовной, жизни во Христе.

Оканчивая пасхальную вечерю, глава семейства говорил присутствующим: "мир вам", а затем вечеря заключилась пением псалмов. Господь, намереваясь оставить пасхальную горницу и имея в виду, что скоро отходит от учеников Своих, следуя обычаю, также преподает им мир, но высший мир, по сравнению с тем, какой обыкновенно дает мир, во зле лежащий: "мир мой даю вам" - это мир, который совершенно, уравновешивает все силы человеческого духа, вносит полную гармонию во внутреннее настроение человека, успокаивает всякое смятение и возмущение, это тот именно мир, о котором пели Ангелы в Рождественскую ночь. Поэтому Апостолы и не должны ничем смущаться или устрашаться.

Вечеря окончилась. Наступало время оставить сионскую горницу, где она происходила. Снаружи был мрак неизвестности, страх разлуки со Христом и беспомощности во враждебном мире. Поэтому Христос снова утешает учеников обещанием придти к ним и говорит, что они должны радоваться тому, что Он идет ко Отцу, "яко Отец Мой болий Мене есть" - более, конечно, как Первопричина (Сын, рождаясь от Отца, заимствует от Него Свое бытие), более, как Бог, по сравнению с Христом - Богочеловеком. Все должно произойти, по написанному, так, как Господь предупреждал учеников прежде: через исполнение предреченного ученики убедятся в истине слов Христовых. "Ктому немного глаголю с вами" - оставалось лишь несколько часов до того момента, когда Иуда с воинами должны были взять Господа. Господь духовным взором Своим видит приближение к Себе врага Своего "князя мира сего" - сатаны в лице Иуды со спирой и в Гефсиманском саду, когда диавол совершил нападение на Господа, искушая Его страхом мучений и смертного часа - последняя попытка отклонить Господа от совершения Им искупительного подвига для спасения человечества. Господь говорит при этом, что диавол в Нем "не имать ничесоже", т. е., по безгрешности Христовой, не может в Нем найти ничего, над чем бы он мог господствовать. Это доказательство полной нравственной свободы Господа, с какой Он, единственно по любви Своей, отдает жизнь Свою за спасение мира, во исполнение воли Отца. "Возстаните, идем отсюду" - пойдем навстречу приближающемуся врагу, князю мира сего в лице Иуды-предателя.

Многие толкователи склоняются к тому, что после этих слов надлежит читать слова Ев. Матфея, совпадающие с такими же словами Ев. Марка: "и воспевше, изыдоша в гору Елеонску", т. е. Господь с учениками пропели по иудейскому обычаю псалмы второй ча