Север не найден Голосов: 1 Адрес блога: http://hrivelote.livejournal.com/ Добавлен: 2008-04-20 12:35:49 блограйдером Lurk

2012-07-11 12:07:36 (читать в оригинале)

Наверное, Карловы Вары из космоса похожи на пирожное. А вблизи они похожи на множество пирожных в розочках и завитках крема, спрятанных в высокой траве. На многоярусную кондитерскую лавку, в которой орудуют гномы. В Карловых Варах так сладко, что ломит зубы. Хочется быть ребенком, чтобы иметь возможность это оценить. Впрочем, живой ребенок обращает внимание, как ему и положено, только на паутину, да шишки, да землянику за чужим забором, да уток и краснохвостых рыб в пруду. Быть в Карловых Варах по делам - смешно и невзаправду, но дела-то были, и нешуточные. И пока Тео ими занимался, мы гуляли, лавируя между туристическими группами и конными экипажами, мимо источников, над быстрой и мелкой рекой. Слишком много народу: пожилая европейская публика с поильниками, азиаты с фотоаппаратами, неутомимые украинки с детьми. Они не населяют этот город, они выглядят, как муравьи, ползающие по альбому с ветхими фотографиями, нет, как термиты, пробующие на зуб обстановку старинного особняка. Они - живые, хоть и страдающие ливером, изможденные экскурсиями; сквозь их бодрое полноцветное копошение Карлсбад почти неразличим. Каков он на самом деле, наверное, можно понять только в разгар несезона, по истечении срока годности сливочного крема, где-нибудь в унылом гноябре, когда позабытые в траве куски торта являют свою смертную, уязвимую сущность. Под ярким июльским солнцем город только вяло шепчет из-под воды, нет голоса, есть аналоговый шум, трещины, сколы, треск иглы, пятна на желатиновой пленке.

Мчались назад в Прагу, строя планы вернуться, запасшись вязаными шапками и перчатками, шерстяными чулками, барочной музыкой в плеере, немецкими книжками и терпением соблюдать курортный режим. Вокруг полоскались зеленые поля, мельтешили игрушечные деревни.

На другой день, после осмотра трехсот ванн, семисот унитазов и дверей без числа, решили съездить на прогулку на взятой напрокат машине. По дороге девочка жутко вредничала, я злилась из-за жары, глючащего телефона и невозможности тратить чужие деньги по собственному усмотрению. На стоянке, на пике раздражения, уселась в машину, и, когда девочка завопила "а я где сяду?!" - с наслаждением ответила: нигде. И захлопнула дверь. Снаружи раздался нечеловеческий, разрывающий визг, и вся тяжесть гнева Господня - как мне показалось, вся - обрушилась на меня. Ребенок, мой ребенок, моя ароматная маковая голова, мой нежный кот стоял с перебитой лапой, сжимая в другой переспелый одуванчик. Ошибка! Это была ошибка! Я не должна была так злиться даже секунду. Воистину, гнев - коварнейший враг из семи, у него самый короткий тормозной путь. Ты еще не успел понять, что разгневан, а брат твой Авель уже мертв.

Конечно же, я выскочила из автомобиля, схватила девочку, стала дуть на нее, как на кастрюлю с кипящим молоком, как будто она и была тем одуванчиком, но рядом же был Тео, он же вмиг побелел от ярости и ужаса. И вместо того, чтоб убить меня, он кинулся к охранникам, и через минуту они уже вызвали скорую помощь, а еще через пять, когда Дуся уже не плакала, прикатили две машины, большая и маленькая, желтые и вопящие, словно разъяренные осы. Документы, страховка, и вот мы уже в карете, мчимся с мигалками и сиреной, приборы измеряют давление и прочее непонятное, Дуська, надутая, как принцесса, полулежит на каталке, оттопырив раненую лапу, а Тео мчится за нами. Ей уже не больно, но губенка опять дрожит: мама, зачем ты перебила мне пальцы, я ведь только хотела тебя погладить и подарить одуванчик! Я не могу дотянуться со своего сиденья, чтобы обнять ее, и только повторяю: мусик, я не хотела, прости. Ты не прощен! - строжится мусик, и она права, и всегда будет права, а я всегда нет, вот так. Ребенок ведь даже не знал, что вредничал и злил маму, он просто жил в своем одном мгновенье, от которого я всегда слишком далеко, настолько далеко, насколько уже не могу быть ребенком. Дитя всегда изумлено последствиями, оно не в силах увидеть, как одно мгновение вытекает из другого, на то, чтобы научиться это видеть, уходит целая жизнь. Дитя всегда старается угадать, отчего сердится мама, с первобытной наивностью дикаря, застигнутого врасплох буйством стихии.

Перелома нет, и это чудесно. Я скотина, и это отвратительно. Сказаны и услышаны ужасные слова, и прекрасные тоже сказаны. Пролиты слезы примирения, но ребенок не знает меры, он добивает великодушием. И в номере, оторвавшись от мультиков и утешительного киндерсюрприза, подбирается к моей кровати, чтобы меня приласкать.
- Мама, у тебя такой замечательный животик.
- Спасибо, малыш, но мне так не кажется.
- Почему?
- Он великоват?
- Нет-нет, он очень маленький и такой замечательный. Я там жила, я знаю.

Потом котенок спит, золотистый, раскидистый, победительный, само совершенство, которое мне предстоит погубить, сокровище, которое мне суждено разграбить. Ты только вырасти, и у меня не хватит духу хоть в чем-то тебя упрекнуть.

Мы с Тео сидим в холле с ноутбуком, курим, посасываем вайфай. К нам подсаживается седой усатый парень - Ян из Брно. Тридцать пять лет он строит пивные заводы повсюду - в Моравии и Сибири, на Кавказе и в Душанбе, в Оренбурге и Питере. Мы спускаемся в подвал, и Ян показывает нам свою работу. Тео с воодушевлением это обсуждает четыре шестисотлитровые бочки, котлы и трубы, в которых сам черт ногу поломает, станок, болгарку, а я уже ничего не могу. Слишком много информации для моего улиточьего мозга.

Утром Дуся со своей челкой до ресниц и забинтованной рукой похожа на Алису Макги. Она вообще устроена готично; как мы гуляли с ней на кладбище Монмартр, и она объявила, что ей там нравится, а я жалела, что у нее нет черного платья для фото! А как в магазине она выбирала для своей будущей комнаты картину с изображением прекрасной окровавленной упырицы (правда, потом остановилась на лимонном деревце). Так вот, утром рассматривает капли вина на лестнице:
- Мама, здесь была Бьяу-Бьявка?
- Нет, в отели их не пускают.
- А я думала, Бьяу-Бьявка порвала здесь какого-то человека на все кости!!!

Тео говорит: когда мы с тобой сидим вот так в холле отеля, мне кажется, мы - персонажи Ремарка. О нет, я не персонаж, я призрак, блуждающий в отелях, вздыхающая между этажами серая тень. И в самой гуще реальной жизни я блекну и теряюсь: нет голоса, а лишь подводный шепот, треск патефонной иглы. Я та соседка, у которой муж, дочь, татуированная нога и бледный вид, которая всегда съехала прошлой ночью и не спустилась к завтраку. Я та Бьяу-Бьявка в поисках мяса и костей, ключей, паспорта и отражения в зеркалах.

---

Никогда

2012-06-15 17:04:54 (читать в оригинале)

После Парижа Прага совсем русская.

После Парижа не хочется даже в Геную - а как я умирала по ней, когда увидела на фото ее, заваленную снегом. Это было как увидеть снимки со свадьбы бывшей возлюбленной, увидеть ее в белом платье (нежные пики тюля, как взбитый для торта яичный белок), увидеть ее вроде бы счастливую улыбку, но определенно грустные глаза. Понять, какое расстояние отделяет тебя сейчас от нее на этих фото, от глупых кружевных чулок, от брошенного в толпу букета, от полога брачной ночи с кем-то, чье лицо даже невозможно запомнить. И почувствовать безнадежную ревность, хватать воздух всем горлом, размокая в слезах, от того, что, даже если удастся соблазнить ее еще раз или не раз, никогда уже не снять с нее это белоснежное платье с пятьюдесятью крошечными пуговицами.

Никогда - вот слово, которое поет в моем сердце, и с каждым новым увиденным городом в эту песню вступает еще один голос. Голос Парижа гудит и вибрирует, он самый мощный и глубокий, потому что Париж - синоним слова Никогда. Этот город сводит с ума тех, в ком крошечная часть неведомых генов узнаёт здесь единственный дом. Он морочит их изнанкой забытых сновидений, созвучием чуждых фонем. Никогда, никогда не быть им здесь бесшабашными школярами или романтичными шансонье, не быть нищими художниками или наивными продавщицами фиалок, не оплакивать великих иллюзий, не присутствовать на мессах, стоящих Парижа, не плясать на его костях, не упиваться его кровью, не признаваться в любви его шлюхам, не клясться в верности его бунтарям. Париж доступен и неуловим, он убивает их, легкомысленный, веселый Париж, исподволь убивает своей невозможностью, несбыточностью, избыточностью, и, раскрывая объятья, он крадет надежду.

Да, я всегда преувеличиваю, но Париж преувеличить невозможно, я с этим не справлюсь, он был и будет для меня центром мира, хрустальным шаром в ледяном кегельбане времени, мчащимся, чтобы сокрушить саму его - времени - суть. Иногда мне кажется, что все поющие о Париже - лишь жалкие профанаторы, полосатые поплавки, ибо нет смертных, раскрывших его тайну, и нет слов, способных донести ее до наших ушей.

А впрочем, я всегда преувеличиваю.

О трясущиеся парижские бабушки, пережевывающие искусственными зубами нежнейшие сахарные гато! О платаны и розы! О кудрявые дети! О моя покойная страсть к сложению стихов из камня и пепла.

В один из дней мы, конечно же, отправились в Дефанс. Сидели на эспланаде, под деревьями, роняющими бронзовые кожистые листья, в окружении воробьев, поедали хлеб и бананы. Это было восхитительно и странно - вернуться в мекку моего одиночества вдвоем с ребенком, о котором я даже и не мечтала, когда была здесь в последний раз. Подъем на Арку был закрыт, наверное, уже давно, судя по царящему под ней духу запустения. Мы прошли дальше, на мост, чтобы сфотографировать то, что и так горело в моей памяти последние пять лет: цветы и ели на кладбище Нейи, футбольное поле сразу за кладбищем, трубы Нантерра, узлы дорог. Уже накрапывал дождь, но мы дошли до самого края моста. Там я посадила Евдокию на колени и спросила: я ведь говорила тебе, что могу писать стихи? только раньше ты их никогда не слышала, верно? хочешь услышать сейчас?.. Евдокия хотела. Я обняла ее за плечи и тихо запела над ухом - о зиме в Раю. И пока я пела, сильнейший ливень обрушился на нас, но мы не шелохнулись, так и сидели под бесполезным своим зонтом, в бушующих потоках. Мне чудились серые спины китов, окружающих узкий спичечный мост, а может, то были вздыбившиеся могильные холмы, они щетинились крестами, поднимались, ломая ветки. Вода сделала невидимой нашу одежду, и мы жались друг к другу, голые, мокрые, разрываемые дождевым крещендо и парижским Никогда, торжествующие, празднующие любовь. А потом сорвались с места и побежали через весь мост, мимо Арки, как водяные кони, дрожа, ворвались под землю и долго еще не могли отдышаться.




***
Наверняка где-то уже есть такой сюжет: человек получает волшебную силу, и все, что он говорит, тут же становится правдой. Но исчезает ли все вокруг, если он замолкает, и если да, то это уже совсем другая история - о божестве, которое поддерживает наш мир силой речи, проговаривая ежесекундно все, что нас окружает. И, конечно же, оно никогда ничего не забывает, а, возвращаясь от истории о божестве к истории о человеке: там же ему наверняка приходится некоторые вещи постоянно повторять, например, любовь своей женщины, нажитую неправедным путем, твердить ее день за днем, чтобы она не переставала быть правдой. Но однажды он забывает или просто устает, да, пожалуй, устает, и отпускает эту любовь, отнимающую столько волшебной силы. Мир, держащийся на колдовстве, искажается и меняется, в нем как будто постоянно глохнет мотор, из него сыплются ржавые гайки, и все, что герой не успел проговорить, пропадает. Если бы я по-прежнему умела писать, я обязательно написала бы такой рассказ, даже если он где-то уже существует. Просто чтобы он стал для меня правдой.

---

Paris

2012-06-05 01:52:36 (читать в оригинале)

Мы с Дуськом в Париже почти неделю. Просыпаемся у Насти в мансарде от шума дождя, и первое, что Дуся говорит, - мама, твои волосы пахнут чудесно. Настя, конечно, уже на работе, в библиотеке Святой Женевьевы, среди своих инкунабулов, которые представляются мне чем-то вроде древних маленьких ящеров, хрупких от старости, жалобно разевающих морщинистые рты. Чем-то вроде инкубов, сопровождающих сомнамбул под локоток по лунным дорожкам. Настя работает так много, что времени едва остается на сон; французы называют ее Анастазиа, для хранителя инкунабулов это лучшее имя, одновременно мистическое и стерильное. В ее мансарду ведет головокружительная витая лестница, сто пятнадцать деревянных ступеней, обитых узким ковром.

Каждый день мы совершаем долгие, бесцельные прогулки; иногда Дуся засыпает в метро, кафе или прямо у меня на руках, чего никогда не бывает в Москве. Я терпеливо жду ее пробуждения, а потом мы продолжаем путь. Мы - невидимки, крошечные муравьи, затерянные меж лепестками Серой Розы.

Сад Тюильри пугает эхом детского смеха былых времен, будто юные барышни и мальчишки в матросках все еще прячутся в его глубине, будто, подпрыгивая, катятся из прошлого прямо нам в руки их раскрашенные обручи, плывут их деревянные кораблики, грозят пальцем их няни. Над садом так много пустого неба, и это делает Тюильри похожим на пляж; стоит закрыть глаза, как на лицо опускается шелковый лоскут ветра. Ничто не врачевало бы лучше, если бы было что врачевать.

О, здесь другие дети, подростки с плюшевыми игрушками, почти юноши с бумажными самолетиками, пятилетние принцессы в колясках; говорят, родителям запрещают учить их грамоте до школы. Наверное, здесь по-другому течет время, и никто не торопится быть взрослым, быть старым, быть мертвым.

Давно не ощущаю себя дома ни в Москве, ни в Праге, ни в Михаловце, песчаные берега осыпаются под ногами, и чем дальше в лес, тем толще чемоданы, ведь моя устойчивость напрямую зависит от количества скарба, который я таскаю с собой за неимением черепашьего панциря. Пришлось бросить в пражской квартире пакет с двумя любимыми шляпками, с которыми невозможно было расстаться, потому что они и есть сейчас мой дом, но Париж дает отдохновение и опору, пусть ненадолго. Здесь я чувствую себя воздушной гимнасткой, приземляющейся после каскада кульбитов, чтобы тут же взлететь опять.

Ну и картинка, для отвлечения внимания от текста:

Photo by 4uzhaya. Надо ли говорить, что пост затеян ради этой фотки.

---

2012-04-19 00:05:03 (читать в оригинале)

Когда мне исполнялось тридцать лет, я зашла на почту и получила гонорар за статью, девятьсот рублей. На эти деньги мы с Йоши и Никсом купили "Арбатского" и почему-то креветок, а потом употребили их на лавочке в кустах. А ночью я запросила соленой рыбки, и Йоши сказал, что купит, если я поеду с ним в магазин на роликах. На роликах кататься я не умела, поэтому доехала только до сквера. Там мы поменялись обувью. Я сидела на скамейке в ботинках сорок второго размера и ждала соленую рыбку. Йоши привез палтус. Палтус был тухлый.

Когда мне исполнялся тридцать один год, у меня был сломан позвоночник, и я ползала по дому в корсете. Тогда я наварила разных рыб и кальмаров, поставила на стол на большом блюде, а сама легла рядом на диван, и все меня поздравляли.

В тридцать два мне захотелось самой отправиться в гости. Я купила бутылку текилы и пошла Тимуру Манголу, который тогда жил у Марго (ее самой не было дома). Мы выпили текилу, и я заснула. Когда проснулась, у Тимура уже была в гостях другая девушка, и он попросил меня уйти. Но тут вернулась Марго, и я пригласила ее к себе. Мы напились и смотрели старые фотографии, а потом еще почти сутки мне пришлось слушать, как она играет на басу. Играть она, в общем, не умела, но делала это с большим удовольствием, сочиняя на ходу песни про каких-то педов, у которых кеды были в малине.

В тридцать три я была в Новосибирске, узнала там, что коктейль "Маргарита" готовят из водки и персикового сока, и получила от одного странного типа предложение оставить своих подруг и пойти с ним гулять по крышам и пить из термоса чай с бутербродами.

В тридцать четыре мы закрылись в квартире на Арбате с Игорем, моей сестрой и ее игрушечной овечкой и как следует расширили сознание. Было очень весело, если не считать того момента, когда в камине мне привиделся мой собственный обгоревший труп, и я расплакалась от жалости к себе, поняв, что, если не брошу пить, до тридцати пяти могу не дотянуть.

Пить я тогда бросила, и тридцатипятилетие отмечала в мужском монастыре в Святогорске, с Тео и другими иконописцами. Там я догадалась, что жду ребенка; эта мысль посетила меня во время остервенелого поедания печенья со сгущенкой прямо у выхода из магазина, где оно было куплено.

Тридцатишестилетие пришлось на Пасху. Жабик была совсем крошка, поэтому я как-то этот день рождения пропустила.

В день, когда мне исполнилось тридцать семь, у меня неожиданно заклинило шею. Тео был в командировке, ко мне пришла Наташа, и мы ничего не отмечали, просто съели какие-то ужасные покупные голубцы.

Тридцать восемь попугаев я решила совместить с презентацией "Арысь-поля", с утра поняла, что ничего не хочу и долго рыдала под одеялом, пока меня не выпнули в парикмахерскую. В клубе Дуся устроила скандал, и Тео пришлось тащить ее домой. Я вернулась с гостями, по дороге чуть не пробив головой машину Вуртмана изнутри, когда он хотел эффектно подвезти карту к Кетро Марту к метро. UPD Ах, ешкин кот! как я могла забыть! Тео же мне сделал предложение тогда! И колечко подарил с брильянтами! Определенно, я самая неблагодарная невеста.

Тут мне в последний раз исполняется тридцать. Если хотите поздравить, можете начинать.

---

Slovensko

2012-04-03 16:48:28 (читать в оригинале)

Снова были на Луне, так долго, что даже непонятно, про что рассказывать. Встретили в Михаловце позднюю весну с ручьями, грачами, подснежниками, походили в туфельках по сухому асфальту, вернулись, а тут все по-старому, словно и не уезжали, только в доме появился тихий нехороший запах нашего отсутствия. Теперь нужно много кофе, много стирки, сигарет, специй, супов и пирогов, чтобы стало как было. После сорока дней без интернета упорядочить записки никак не получается, так что пусть будут обрывки.

Тео работает в храме под музыку, слушает все подряд. Начинает играть "Дерево" ВПРа (та песня, где в начале я читаю на эльфийском), отец Серафим прислушивается, потом говорит: "Я вспомнил. Ты мне уже ставил эту песню, когда мы выпивали. И после четвертого виски я понимал абсолютно все слова!" Я так и знала, что он из наших.
Между делом отец Серафим потихоньку набрал вполне архиерейский вес в сто килограммов. На лесах заглядывает в пустой пакет из-под булочек, потом кричит туда: "Уу!" И добавляет с грустью:"Чем дольше Винни-Пух вглядывался в темноту, тем больше там не было Пятачка".

Рассказали очевидцы. В Макеевке занятый на росписи храма художник подходит к владыке Варнаве на елеопомазание. Владыка спрашивает:
- А вы точно успеваете работу до Пасхи закончить?
- Не беспокойтесь, владыка, все будет чики.
- Все будет чики-пики?
- Все будет чики-пики, - заверяет художник.

Мама недослышит, особенно по телефону. Дело, конечно, не в тугоухости, а в особенном способе коммуникации, когда задать вопрос важнее, чем выслушать ответ. Приехав в Михаловце, я сразу же свалилась на неделю с жутким гриппом, а за мной Дуся и Тео. Мама звонит:
- У вас там все в порядке?
- Нет, мы все чихаем.
- Ну, слава Богу.
Потом подробно, несколько раз, обсуждали с ней грядущую поездку в горы - собирались кататься на лыжах. Кончилось следующим диалогом:
- А завтра чем займетесь?
- Мам, мы в горы едем. Я же тебе говорила - в горы. На лыжах кататься.
- М... в город, значит. А в какой?

Словацкий язык по-прежнему очень смешной, только я к нему потихоньку привыкаю, все начинает казаться нормальным. И курячи прси с губами* в меню, и "Гарри Поттер и половичный принц", и "Табор тигров"** по телику. Продолжает умилять только любовь словаков к уменьшительным суффиксам, превращающая вай-фай в вифичко, пиво в пивичко, а чупа-чупс в лизатко. Каналы тут называются еднотка, плюска и йойка, глинтвейн - варене винко, яйца - ваички, холодильник - хладничка, помидоры - парадайки (они же райчаки). От соседа-словака в курилке узнаем, что главное в фильме "Токийский дрифт" - это рыхла, сбесила езда. Ну да, рыхлый - это быстрый, черствый - это свежий, потравины - продукты, красна вонь - чудесный запах, а ужасно - это прекрасно. Хотела купить себе подарочную авторучку с надписью "ужасна мама," но решила не подкармливать свои комплексы.

Вообще, нужно постоянно противостоять соблазну заговорить на адском суржике, потому что в голове булькает каша из русских, словацких, украинских и церковнославянских слов. Тео как лингвистический шулер, тасует и путает и пытается выдать это за словацкий, я же предпочитаю молчать, кивать и улыбаться.

Еще я ежедневно жалею о том, что не веду стрит-фэшн-блог, что не могу показать вам местное телевидение, что не снимала храмы, которые мы проезжали по дороге в Татры, и особенно, что не было возможности фотографировать на цыганских крестинах. Такой обуви, какую местные цыгане надевают по праздникам, я не видела больше нигде и никогда. Это Родригес и Кустурица, кусающие друг друга за локти. А пятилетние девочки в диадемах сваровски и полном вечернем макияже! А мальчики в белых смокингах и леопардовых штиблетах! Про цыган отец Мирослав рассказал такую историю: как-то его пригласили проводить в последний путь умершего цыгана. Уже придя в дом покойного, о. Мирослав случайно выяснил, что тот даже не был крещен. "И как вы хотите, чтобы я его отпевал?!" - удивился священник. "Эээ... А что, это невозможно? Ну, так давайте его покрестим сначала!"

Застала в курилке соседа за подбором мелодий для мобильного. Он внимательно прослушивал один за другим звучки, сопровождающие получение смс-сообщений. И вдруг его телефон запел на мотив "Подмосковных вечеров":
- Эсэмэсочка, эсэмэсочка, эсэмэсочка вам пришла!
Чуть не прослезилась, честное слово. (Тут надо представлять ту Луну и того соседа, но я не буду тщиться описать неописуемое, хотя можно попытаться, дважды по сорок дней втроем в крошечном номере с потолками два десять, в других комнатах за картонными стенами все время меняются постояльцы, слышно, как они писают, сливают воду, шумно дышат, стирают носки, кашляют, ебутся, въезжают-выезжают, и только сосед по прозвищу животное никуда не девается, каждый вечер он в курилке, листает в телефоне страницы социальных сетей, читает вслух смски, а мы со скуки обсуждаем эту его дурацкую манеру стоять, широко расставив согнутые в коленях ноги и поигрывая тазом, если поблизости находится женщина репродуктивного возраста, его необъятные грязные треники и шумные семейные скандалы, он никогда не здоровается и не пытается познакомиться, мы для него "муж" (мужик) и "манжелка" (супруга), и кажется уже, что это все не настоящее, мы больше не простые люди, мы очутились внутри фильма про жизнь простых людей, или даже не фильма, а пьесы, и теперь так будет всегда, - и тут этот рингтон, ах да! - мы же скоро едем в Москву)

Уезжали с приключениями. Вроде, для нас были заказаны авиабилеты Кошице-Прага-Москва, и мы не спеша поехали в Кошице на машинке отца Серафима, отобедали и прибыли в аэропорт, как нам казалось, точно к регистрации. Но вдруг выяснилось, что второго апреля на Прагу самолета нет, а билеты у нас на второе мая, а последний день пребывания по нашей визе заканчивается в полночь, и до границы, в общем, недалеко, но что потом делать в Ужгороде, непонятно. И вот мы, словно золушки с бала, помчались в Вену, чтобы успеть на самолет, вылетающий в Москву в 0:30, за четыре с половиной часа прошмыгнули Венгрию - как в мультике про волшебное кольцо, "из Парижа выскочили, да без отдыху до самого дома летели, летели".

А еще в последний день работы мне доверили делать филенку на нимбах, чем я страшно горжусь.

---

* куриные грудки с грибами
** "Страна тигров" Дж. Шумахера, 2000г.