... size="-1">
На эскалаторе, плавно скользящем в прозрачной трубе, словно гигантской лиане, протянутой над бьющимися в застекленном пространстве фонтанами, Аньес поднялась наверх. Не успела она присесть на оранжевый полукруг дивана в зале ожидания одного из терминалов аэропорта им.Шарля де Голля, как объявили посадку на рейс Париж-Москва....
Аньес любила летать с русскими. В ее семье хранилось предание, что один из ее прапрадедов, участник наполеоновских походов, привез во Францию жену – русскую красавицу.
В самолете Аньес хотела немного поработать, несмотря на то, что вчера очень поздно вернулась из редакции. Она села в кресло, вынула из сумки планшет и уже хотела возвести глаза вверх для встречи с вдохновением, как невольно ее взгляд остановился на чрезвычайно красивой женщине, занявшей место рядом с ней. Вечно фантазирующая мысль журналистки в мгновение ока нарисовала бурную жизнь незнакомки.
«Кто она? Русская? Француженка?.. Судя по изысканному светлому костюму, дорогим украшениям, легкой надменности… Русская!» – решила Аньес.
Ей было уже не до работы. Эта женщина заинтересовала ее. Что-то было в лице этой красавицы невысказанное, опасное…
После взлета они мило и непринужденно познакомились (Аньес это умела) и предались приятной беседе. Она оказалась русской. Звали ее Ольгой. Уже пятнадцать лет как она вышла замуж за французского бизнесмена и жила в Париже.
Аньес была в профессиональном ударе: она ловко настроила свою собеседницу на полную откровенность, соединив себя с ней невидимыми нитями доверия. Журналистка лишь подкидывала скудные вопросы и получала исчерпывающие ответы.
- Не сомневаюсь, что вы работаете в области изящных искусств, - бравируя своей проницательностью, сказала Аньес.
- К сожалению, нет, - с неожиданной грустью в голосе ответила та. – В принципе, я могу и не работать, но так… делаю скучные технические переводы.
«Странно, что я ошиблась», подумала Аньес.
- Хотя задай вы мне этот вопрос лет пятнадцать назад, ответ был бы иной, - продолжила Ольга.
- И какой же?
- Пятнадцать лет назад я была актрисой.
«О! Я все-таки права!», мысленно воскликнула журналистка.
- Но что же случилось? – поинтересовалась она.
Ольга невесело усмехнулась.
- Я была, как говорили все, и как чувствовала я сама, талантливой актрисой, во всяком случае, способной на многое…
- И?..
- Что и?
Аньес не спускала с нее испытующего взгляда.
- Этот человек, этот человек… - словно находясь в гипнотическом сне, несколько раз повторила Ольга.
Странно, но впервые в жизни ей захотелось рассказать этой незнакомой девушке все, что много лет назад она спрятала в себе.
- Училище я окончила блестяще и была принята в труппу одного из лучших московских театров, медленно, с расстановкой, точно еще не решив окончательно: рассказать или промолчать, - начала Ольга. - И сразу же, минуя массовку, великолепная роль - Софья в «Горе от ума». Там-то, на сцене, он меня и заметил. Может быть, и забыл бы, но…
Однажды я пришла в общежитие к своей подруге, она тоже была актрисой. В ее комнате собралось много народу: и начинающие актеры, и студенты, и барды… и знаменитый, всесильный режиссер. В тот день он спустился с Олимпа и очаровал нас своей непринужденностью, остроумием. Он снимал фильм, и ему была нужна талантливая, как он говорил, свободная от догматов сцены молодежь. Конечно же, он обратил свое внимание на меня.
- А вы знаете, - глядя мне в лицо, сказал он, - какой у меня есть замысел? Хочу поставить «Ромео и Джульетту» по- новому, по-своему, хочу оживить застывшие в сценической неподвижности чувства.
Его вдохновенную речь прервал приход какого-то мужчины.
- О! – воскликнул режиссер. – А вот и Фима! Простите, Ефим Осипович Позин – моя правая рука, сподвижник и друг. Вот он и займется вами: назначит пробы, подскажет, поможет.
Режиссер пожал всем руки и ушел. Ефим Осипович, заняв его место, стал центром внимания. Но если режиссер был самим собой, то Ефим Осипович играл того, кем он хотел бы быть.
- А! И восхитительная Софья здесь! – тут же заметив меня, воскликнул он и бросил: - Джульетта! Джульетта, непременно, должна быть вашей!
Мое сердце замерло от восторга. Все перемешалось: тут было и безумное желание сыграть эту роль, и глупое тщеславие от возможности столь блестяще начать карьеру, и заманчивые высоты будущего: грезились фестивали, награды, успех!
Были назначены пробы. Претенденток оказалось больше, чем звезд на небе. Время в ожидании решения тянулось неумолимо медленно. И вот, однажды, когда после репетиции я вышла из театра, меня неожиданно подхватил под руку Ефим Осипович. Сначала он распространялся о вечном и прекрасном искусстве, а потом, обняв меня за талию, сказал:
- Оленька, вы – талантливая, красивая, и у вас может быть большое будущее.
- Спасибо, - невольно съежившись, ответила я.
Мне было неприятно, даже через плащ, ощущать прикосновение его руки.
- Так еще не за что, девочка! Ведь я сказал: может быть!
Я вопросительно посмотрела на него.
- Красота и талант нуждаются в опоре. Посмотри, сколько претенденток на роль Джульетты. Не скрою, на сегодня их осталось только пять.
Мое сердце остановилось.
- И ты в их числе…
Уже тогда он лгал. Уже тогда были поставлены печать и высочайшая подпись под именем избранной претендентки, чей покровитель оказался самым могущественным.
- И от меня зависит, на кого я укажу нашему мэтру. Ты же знаешь, как высоко он ценит мое мнение.
Позин недвусмысленно предложил мне стать его любовницей. Я отказывалась, он уговаривал, пугал самым страшным для актера – забвением.
Аньес вопросительно чуть прищурила глаза.
- Это когда полного сил и уже заявившего о себе удачными работами актера, неожиданно все забывают, как бы вычеркивают из списка живых, - пояснила Ольга.
- За моей спиной кроме удачи, - прерывисто вздохнув, продолжила она, - и в самом деле никого не было, а характер удачи известен своим непостоянством. И я согласилась купить роль Джульетты, не понимая самого главного, что продав душу, Джульетту уже не сыграть.
Мы уехали с Позиным на две недели в Крым. Он был мне мерзок до тошноты. Порой мне этого даже не удавалось скрыть. От отвращения мое тело сводило судорогой.
Когда вернулись в Москву, из киностудии пришел ответ: «К сожалению, ваша проба не утверждена».
Я бросилась к Позину.
- Я же – не Бог! – небрежно произнес он и поспешил отделаться от меня.
Я ему стала не интересна из-за явного к нему отвращения.
И тогда я поняла: что такое ненависть. По-видимому, вся ненависть, которая мне была отпущена на всю жизнь, сконцентрировалась на этом мерзавце. С тех пор я не могу испытывать сильных чувств: любви, радости, отчаяния… Я все отдала этой ненависти.
Я стала требовать, угрожать, преследовать. Несомненно, он испугался, ведь мог бы разразиться скандал. И, используя свои большие связи, он сумел сделать так, что меня вежливо выпроводили из моего театра, а все мои попытки попасть на сцену другого оказались обреченными на провал. Я была счастлива, когда получила предложение от режиссера одного провинциального театра. Представьте, после многомиллионной, сверкающей столицы очутиться в глухой провинции. Как я выжила? Как не сошла с ума? Наверное, только благодаря ненависти, которая давала мне силы, чтобы однажды я смогла отомстить этому негодяю.
Однако судьба неожиданно немного смилостивилась надо мной. На третий год моего пребывания в захолустном городке наш театр отправился на гастроли в Оренбург. Там я и познакомилась со своим мужем, инженером французской компании, который по контракту работал на строительстве нефтеперерабатывающего завода. Покидая Россию, я поклялась отомстить Позину, но как?
- А вы не пытались вновь начать свою артистическую карьеру? – нарушая возникшую паузу, спросила Аньес.
Ольга неопределенно пожала плечами.
- Одних судьба одаривает в расцвете лет, других на склоне, мне было предназначено начать молодой. Я упустила свое время, вернее, меня вынудили его упустить.
Объявили посадку. Добровольные узники комфортабельной воздушной тюрьмы захлопали в ладоши, засуетились. Аньес протянула Ольге руку и пожелала удачи. В чем?!
* * *
Ефим Осипович Позин был доволен собой. Он носил очки (дальнозоркость), был глуховат (самую малость), волосы весенним дождем сыпались с головы, его мужское достоинство, давно работавшее с перебоями, вот уже как два года, не посоветовавшись с ним, ушло на покой. Но он был уверен, что это явление временное. Какие наши годы?! Тем более что женщины продолжали кружиться вокруг него, так как для всех Ефим Осипович был владельцем шикарного ювелирного магазина, который на самом деле, к его великому сожалению, принадлежал могущественной персоне, желавшей оставаться в тени. К тому же Ефим Осипович не порвал со своей профессией кинематографиста. Он подвязывался то консультантом с ценным опытом, то вторым режиссером в различные съемочные группы.
Ефим Осипович взглянул в зеркало и ужаснулся:
- Краситься и немедленно! – вслух приказал он себе.
Он любил, чтобы остатки его волос горели черным пламенем.
Завтра у него тревожный и радостный день. Подъем в пять утра. Завтра – очередная годовщина Бородинской битвы, и Ефим Осипович, нарядившись, этаким повесой-гусаром, любил покрасоваться и пошалить. Это было его давнишнее увлечение.
Он внимательно осмотрел гусарский мундир, кивер, сверкающую невозмутимость сабли, сапоги с кисточками, белоснежные перчатки, тонкое кружево рубашки, которое будет выбиваться из расстегнутого на груди мундира, когда гусары, утомленные сражением, сядут вечером вокруг костра. Там будут и женщины, кто в нарядах маркитанток, кто в изысканных амазонках, а кто просто так, но все равно – женщины, и это кружево было рассчитано на них. Кто знает, может быть, в палатке, раскинутой под звездным небом, почувствовав игру гусарской крови, его мужское достоинство решит возродиться. Во всяком случае, он очень на это надеялся.
Влажный утренний туман невидимым прессом давил на плечи. Ефим Осипович поежился, вытер лобовое стекло и чмокнул губами. Ему предстояло сделать приличный крюк, чтобы заехать за Селицким и его женой Катенькой. Губы гусара в отставке опять чмокнули. Катенька – дивное создание: носик, ротик, щечки… Он только из-за нее и согласился сделать этот крюк, а то бы друг Селицкий добирался сам.
Позин уже издали заметил Селицкого, но рядом с тем никого не было, только большая дорожная сумка стояла на бордюре. Селицкий любил наряжаться драгуном, и каска с конским хвостом лежала поверх нее.
«Неужели Катенька передумала? Экая досада!..»
Ефим Осипович хотел сегодня вечером, перебирая гитарные струны, поблескивать массивным бриллиантом на безымянном пальце. Он надеялся, что если не он сам, то хотя бы бриллиант заинтересует Катеньку.
- Привет, Фима! – влезла в дверцу довольная физиономия Селицкого. – Настроение боевое?! Сражение на носу!
- А где Катенька?
- Сейчас выйдет, - и Селицкий помахал рукой в сторону своих окон.
«Слава Богу!» – перевел дух Ефим Осипович.
Катенька, закутанная поверх куртки в платок, протянула теплую ручку Ефиму Осиповичу, к которой тот припал страстным поцелуем.
Солнце потихоньку собирало туманную пелену и посылало на землю нежные золотистые лучи. Дорога, ведущая к Бородинскому полю, становилась все более оживленной. Конные отряды кирасиров, гусаров, полки пехотинцев, дружно шагавших в ногу, то и дело заставляли сбавлять скорость.
Живописная тачанка с плакатом «Анархия – мать порядка» и аппетитной девкой, державшей в руках бутыль с самогоном, привлекла всеобще внимание. Хохоча, пехотинцы окружили тачанку, и девка, сверкая на солнце полным локтем, стала разливать им самогон в железные кружки.
Селицкий забеспокоился:
- Хочется попробовать! Фима, останови!
- Ты же драгун. Зачем тебе самогон?
Но Селицкий нервно заерзал, и Ефим Осипович нехотя остановил машину. Пока тот бегал за мутным пойлом, Позин нежничал с пальчиками Катеньки, которая, сняв платок, встряхнула белокурыми волосами, и Ефим Осипович, как и положено гусару, пришел в восторг от скользящего по белой шейке локона
- Фима, попробуй, какая гадость! – протянул ему Селицкий кружку.
Ефим Осипович брезгливо поморщился и оттолкнул его руку.
«Такая утонченная женщина живет с таким плебеем», – вздохнул он.
Наконец, перед ними раскинулось поле Славы. Взяв вещи, они направились в рощу и разбили палатку. Катенька предоставила мужчинам право переодеваться первыми. Вся роща пестрела такими же палатками добровольных участников праздника, на котором смешались мундиры и оружие нескольких эпох. Тут были и гусары, и революционные матросы, и развеселые анархисты, и чеканившие шаг немцы, и доблестные советские воины, и элегантные французы.
Ефим Осипович в гусарском мундире, сверкая лаком сапог, не знал с чего начать: то ли отправиться на редуты Раевского, то ли в штаб самого светлейшего князя, то ли поспешить к утреннему выходу императора.
- Пошли, – потянул его за руку Селицкий, - много наших в полку Милорадовича. Собираются затеять бой.
Катенька, переодевшись, тоже вышла из палатки. На ней была очаровательная лиловая амазонка. Ефим Осипович хотел было рассыпаться в комплиментах, но, учитывая грозное время, ограничился лишь тем, что блеснув лезвием сабли на солнце, опустил ее в ножны.
- Идем! – скомандовал он Селицкому.
Направляясь к полку Милорадовича, Ефим Осипович загляделся на молодых гусаров, лихо гарцевавших на лошадях.
«Мне бы так», – невольно вздохнул он.
И тут его внимание привлекла ловко сидевшая в седле молодая женщина в расстегнутом на груди гусарском мундире, с волосами, перехваченными алой лентой. Сердце Ефима Осиповича забилось как сумасшедшее. Несомненно, он где-то его видел.
* * *
Аньес, снедаемая нетерпением, выпрыгнула из машины. Вот оно – Бородино! Вот, где сражался один из ее предков. Переводчица едва поспевала за ней. Журналистка все хотела видеть, во всем участвовать. Она уже предвкушала красочный, великолепный репортаж.
- Хочу познакомиться с кем-нибудь из постоянных участников, – сказала она.
Переводчица поговорила кое с кем и вскоре представила журналистке бравого гусара.
Тот щелкнул каблуками, чуть наклонил голову и поцеловал ей руку:
- Ефим Осипович Позин.
- Как?! – в полнейшем недоумении переспросила Аньес, довольно сносно владевшая русским.
- Ефим Осипович Позин, - учтиво повторил тот.
- Очень приятно. А вы имеете какое-нибудь отношение к кинематографу, - тут же поинтересовалась она.
- О, да! – закивал Ефим Осипович. – Раньше я был режиссером, а теперь, знаете ли времена… Сейчас в основном занимаюсь бизнесом, но и кинематограф не оставляю. Часто приглашают консультировать: опыт, он же не имеет цены.
Аньес принялась задавать Позину вопросы, в то же время с жадностью разглядывая его. Вот перед ней стоит человек, прихотью своей погубивший жизнь другого.
На прощание Ефим Осипович вновь поцеловал ей руку. Она же, заведя ее за спину, брезгливо вытерла. Позин, рисуясь перед прекрасной француженкой, бодрой походкой поспешил в пекло сражения.
Аньес не могла прийти в себя от столь неожиданной встречи. Она достала фотокамеру, намереваясь сделать несколько снимков общего плана, как ее взгляд остановился на молодой женщине, вскочившей на горячего коня. Та была в гусарских лосинах, белоснежной рубашке с кружевными манжетами, с волосами, перехваченными алой лентой. Аньес невольно вскрикнула: «Ольга!» Но женщина не услышала ее и скрылась в лучах солнца.
Начавшаяся битва поглотила Ефима Осиповича. Он то сражался, то раненым сидел в лазарете, то опять бросался в атаку. Неожиданно их отряд был окружен французами, командир которых, забавно коверкая русские слова, объявил, что они будут незамедлительно расстреляны. Ефим Осипович с Селицким гордо зашагали с еще семью приговоренными к березовой роще. Французы приказали им выстроиться в ряд, и командир, взмахнув саблей, крикнул: «Огонь!» Но прежде Позин увидел глаза, направившего ему в грудь дуло ружья, гусара. Ефим Осипович хотел что-то…
Расстреливаемые попадали, как срубленные деревья: и достоверно и художественно. Вдруг, откуда ни возьмись, на поляну налетели русские пехотинцы, французы – врассыпную. Расстрелянные с дикими воплями повскакивали и помчались преследовать врага.
Селицкий, полный боевого духа, тоже вскочил.
- Фима, давай быстрей! Хватит претворяться убитым, наши наступают, - подпрыгивая от нетерпения на месте, взывал он.
Но Ефим Осипович не двигался. Его стеклянно-прозрачный взгляд был устремлен в небо, губы чуть приоткрыты, словно от удивления, правая нога неестественно подвернута. Селицкий наклонился к нему и вздрогнул. Ефим Осипович Позин был убит прямым выстрелом в сердце. На малиновой ткани мундира крови было почти не видно, только маленькая дырочка.
«Жил гусаром и погиб гусаром», - так сказал бы о себе Ефим Осипович, если бы мог.
Селицкий, ошалевший от ужаса поднял невообразимый истерический крик. Появились врачи, санитары с носилками. Среди участников поползли зловещие слухи: «Убит?! Может, просто с сердцем плохо? Нет, наповал…»
Переводчица с круглыми от потрясения глазами поспешила к Аньес:
- Представляешь, какой ужас! Вот только что ты разговаривала с Позиным Ефимом Осиповичем… такой милый, славный человек… убит!
- Убит?! – между бровей Аньес легла складка.
- Да, убит! Наверное, несчастный случай.
Взгляд Аньес заметался по полю, она искала Ольгу…
Вдали от шумной канонады сражения, у обочины дороги женщина с волосами, перехваченными алой лентой, сняла гусарский мундир, надела джинсы, блузку и села в машину.
* * *
Распрощавшись со своей переводчицей в аэропорту Шереметьево-2, Аньес направилась на посадку. Надо было срочно написать материал и три часа полета были как нельзя кстати.
Она села в кресло, включила планшет и увидела Ольгу.
«Нет, это не она, - возразила сама себе журналистка. – У той один поворот головы стоит целого королевства, а эта симпатичная и не очень молодая».
Женщина тоже заметила ее и, приветливо поздоровавшись, села рядом.
- Очень приятно встретиться с вами вновь, - сказала она.
- Ольга, вы?! – не сумев скрыть своего удивления, воскликнула Аньес.
- Да! А что изменилась?
- Нет… вообще-то немного…
Вместо яркой, гордой, привлекающей всеобщее внимание красавицы рядом с Аньес сидела просто симпатичная женщина.
- Вы?.. – впервые в жизни журналистка не могла найти нужного вопроса.
- Я потеряла ненависть! И оказывается мне без нее скучно, - ответила Ольга на витавший в воздухе вопрос. – Я настолько сроднилась с этим чувством, что теперь, я, точно актриса, покинувшая сцену, осталась не у дел. Ему удалось дважды разрушить мою жизнь. На этот раз своей смертью.
- Вы это о ком? – осторожно поинтересовалась Аньес.
- Да все о нем же, о Позине Ефиме Осиповиче.
- А что с ним случилось?
- Убит, – вяло отозвалась Ольга. – На Бородинском поле в потешном бою. И мне больше некого ненавидеть. Устала! Опустошена! – она прикрыла глаза.
Несколько минут царило молчание.
- От ненависти до любви всего один шаг, - вкрадчиво начала Аньес. – Полюбите вашего мужа. Я думаю, до сегодняшнего дня вы были на это неспособны.
Глаза Ольги приоткрылись.
- А вы правы, это неплохая замена, во всяком случае, стоит попробовать.
Веснина Тиана
ertata
... спортсменка Елена
выиграла соревнования со ... 6:4.
сегодняшняя победа принесла ...
... за фотку Боре
