12 июля 2012 г.: Реванш родственников “депортированных”, или Что делать ПКРМ?(2)

   2012-07-14 00:35:53

12 июля,уходя на каникулы,правящий в РМ "Альянс за европейскую интеграцию"(АЕИ-2 ...
+ развернуть текст   сохранённая копия

Тэги: аеи-2, бедствие, в.воронин, в.филат, волк, демократия,свобода,права, заметка, история, коммунизм,большевизм, коммунистический, любознательный, м.гимпу, м.лупу, мировой, молдова,приднестровье,молдавский, молдове, молот, неангажир., осуждение, партийный, политика(видео, политолог, постановле, правосудие,преступления,правонарушения, происшествие, р.молдова, режим, серп, символика, тексты), э.волков, эдуард, язык

Торгашев В.А.:Хрущев - путь предательства

   2012-07-06 00:15:14
clck.ru/1FZmu

+ развернуть текст   сохранённая копия

Тэги: <<скб-245>>, <<стрела>>, ferranti, mark, univac, бэсм, и.сталин, история, итм, коммунизм,большевизм, компьютер, любознательный, м-2, мировой, мпэ, мэсм, политика(видео, россия,ссср,русский, советский, ссср, ссылка, сша, тексты), экономика, электроника, язык

Молдавские либералы хотят штрафовать за отрицание "преступлений коммунизма" и молчат про Холокост

   2012-07-04 13:33:46
http://www.regnum.ru/news/1547855. ...
+ развернуть текст   сохранённая копия

Тэги: выражение, гимпу, демократия,свобода,права, депортация, законопроект, заметка, и.сталин, ион, история, кодекс, коммунизм,большевизм, либеральный, любознательный, мировой, михай, молдова,приднестровье,молдавский, наука, неангажир., новость, отрицание, партия, политика(видео, политолог, правонарушение, репрессия, свобода, слово, социо-гуманитарные, сталинский, тексты), хадыр, холокост, э.волков, язык

Александр Механик:Советская пробка, которую не выбьешь...

   2012-06-29 23:40:10
... оправдания 74 лет большевизма». Между тем ...
+ развернуть текст   сохранённая копия

Хотя во всем мире слово «нация» — одно из самых употребительных в современном политическом лексиконе, однозначного определения этого понятия нет. Более того, известный английский политолог Бенедикт Андерсен называл нации «воображаемыми сообществами». Все это не мешает нациям быть реальными субъектами общественных и международных отношений. А принадлежность к той или иной нации — естественная и необходимая часть самоопределения любого жителя нашей планеты. Но раз нет общего представления о том, что такое нация, то тем более нет общепринятого представления о том, когда и как нации возникли и каковы для этого необходимые условия.

Что есть российская нация

После распада Советского Союза перед гражданами новой России, в первую очередь перед ее политической элитой, встал вопрос: кто мы? к какой нации мы принадлежим? Казалось бы, ответ лежит на поверхности, ведь подавляющее большинство граждан России — этнические русские. Но простое обозначение России как русского государства порождает проблему отношения к нему многочисленных национальных меньшинств. Достаточно вспомнить, как бились представители национальных республик при обсуждении новой Конституции России в 1993 году за название Российская Федерация, чтобы понять, что для них принадлежность к своей национальной автономии и их квазигосударственный статус — безусловные ценности. Кстати, это проблема многих многонациональных государств с доминирующей нацией. Так, Испания в своей конституции, принятой после падения франкизма, была провозглашена неделимым государством испанской нации, но баски и каталонцы в конституциях своих автономий провозгласили их территориями своих наций. Боясь раскола страны, центральное правительство не решилось что-либо предпринимать, и в результате испанская конституция как бы повисла в воздухе.

Простое введение слова «россияне» для обозначения общей для всех населяющих Россию этносов нации тоже не дало результата. Хотя оно явным образом отсылало к ностальгическому для многих образу «новой исторической общности — советский народ». Но именно поэтому вызвало скорее ироническое отношение к себе, особенно со стороны тех, у кого советское вызывает далеко не ностальгические воспоминания. Так же как объявление о существовании российской политической нации, уже на примере западных политических образцов, просто на основании того факта, что в России проходят выборы и существуют демократические институты. Хотя бы потому, что и выборы, и демократические институты еще не стали в России неотъемлемой частью национального сознания. То есть на вопрос о том, что лежит в основании российской нации — этнос, общая культура или общие политические институты, ответа так и нет.

«Эксперт» уже обращался к проблеме национального строительства в России, например в статье «Нации не создаются толерантностью» (см. № 9 за 2011 год), в которой отмечалось, что «нации основываются на базе общего для всех населяющих страну этносов видения будущего этой страны, общих символов, ценностей и исторического мифа в высоком смысле этого слова, то есть истории, передающей представление о месте нации в мире, о ее предназначении, о героях и героических событиях».

Возвратиться к обсуждению проблемы «кто мы?» нас подтолкнул выход работы известного российского политолога Святослава Каспэ «Политическая теология и nation-building: общие положения, российский случай». Святослав Каспэ в своей книге задается той же проблемой, что и «Эксперт» в своей статье, но подходит к ней с другой стороны, отмечая уже в самом начале, что «всякая осмысленная стратегия nation-building должна сегодня в первую очередь предусмотреть работу с политическими ценностями». Свою точку зрения Каспэ основывает на серьезном теоретическом анализе, но мы не будем заниматься разборкой теоретических оснований, разработанных автором, несмотря на всю их важность, поскольку, на наш взгляд, ценностный характер национального строительства интуитивно ясен каждому обывателю, если он всерьез задумывается о том, кто же он есть. Независимо от того, как позиционирует себя гражданин России в своем самоопределении, он будет искать опору в определенном ценностном ряду. Это касается не только России. Это видно на примерах других стран и наций, особенно США и Франции, в значительной мере сконструировавших себя на основе определенных ценностей.

Святослав Игоревич Каспэ — профессор Высшей школы экономики, лауреат премии в области общественно-научной литературы «Общественная мысль» за 2008 год, которую вручает Институт общественного проектирования, за книгу «Центры и иерархии: пространственные метафоры власти и западная политическая форма». Проблема, за которую он взялся в своей новой книге, не просто важная, она, если можно так выразиться, животрепещущая. А основательность, с которой Каспэ подошел к ее решению, — фундаментальная. И тем интереснее поспорить с уважаемым автором.

Французский пример для России

Проблема ведь заключается не только в том, чтобы сформировать национальные ценности, она скорее в том, возможно ли в такой стране, как Россия, с ее драматической историей, создать нацию с едиными ценностями, по крайней мере в настоящее время. Что надо сделать, чтобы этого добиться? И кто может это сделать?

Пример Франции показывает, что даже если существует некое преобладающее представление о национальных ценностях, отношение к ним граждан может существенно различаться. Как отмечает Каспэ, уже «аббат Сьейес, задавшись в своей знаменитой брошюре вопросом “Что такое третье сословие?” и уверенно ответив на него “Третье сословие есть совершенная, завершенная [complete] нация”, тем самым сознательно и намеренно вывел за пределы нации первое и второе сословия — каковое намерение и было в целом реализовано в ходе французского революционного nation-building, между прочим, до сих пор сохраняющего свой парадигматический статус». Но ведь первое и второе сословия не менее категорично отстаивали свою принадлежность к французской нации, что вылилось практически в столетнюю гражданскую войну, которую пережила Франция в XIX веке. Оказалось, что нация была одна, а ценности у разных ее представителей были разные. Более того, разными были даже их представления о том, когда и как французская нация возникла. Одни, «правые», выводили и до сих пор выводят происхождение Франции по меньшей мере от галлов, другие, «левые», — из Французской революции. Как пишет об этой проблеме исторического и все еще не изжитого противостояния бывший президент республики Жискар де Эстен в своей книге «Французы», до настоящего времени «разрыв между правыми и левыми в культурном плане сохраняет привкус столкновения между сторонниками Республики и ее более или менее скрытыми противниками. Подобное восприятие придает спорам практически непримиримый характер, как если бы их участники принадлежали к двум несовместимым друг с другом сообществам. Определения “правые” и “левые” воспринимаются не как варианты одной и той же позиции, но, напротив, содержат в себе мощный потенциал отторжения и разрыва».

Тем не менее в настоящее время можно говорить, что во Франции у носителей разных исторических ценностей есть общие демократические, республиканские ценности, в верности которым клянутся все от крайне правых до крайне левых. Чтобы этого достичь, Франции пришлось пережить Вторую мировую войну и поражение от Германии, после которого те, кто не признавал ценности республики и революции, как, например, сторонники лидера французских ультраправых Шарля Морраса, перешли на сторону Гитлера и в конце концов оказались исключены из французского общества, а те, кто выступил против нацистов, объединились вокруг этих ценностей.

Хотя и это объединение достаточно условно. Как написал в своей статье «Ленин и ленинизм сегодня и послезавтра» («Эксперт» № 1 за 2010 год) Эммануил Валлерстайн, «одним из основных способов достижения консенсуса во французском обществе стало допущение разных, порой противоречащих одна другой интерпретаций того, что происходило во время Французской революции и кем считать Наполеона. В результате различные группы французского общества празднуют, в сущности, разные революции, в зависимости от своих политических предпочтений».

Но если во Франции и через двести лет после революции сохраняется национальный раскол, и ценностный и исторический, то тем более это справедливо для России, что демонстрирует нам, возможно, не желая этого, в своей книге и сам Каспэ, когда переходит от теоретических построений к практическим предложениям о том, как нам построить российскую нацию.

Сколько в России сакрального

Как замечает Каспэ, «в любом обществе неизменно наличествует конститутивный элемент, который может быть обозначен как сакральное… он существует всегда и в этом смысле является вневременным». Проблема, которой не замечает Каспэ, состоит в том, что в России в силу ее исторического развития наличествует как минимум три или даже четыре основания такого рода сакрального: имперская история, революция 1917 года, причем в двух ее ипостасях, февральской и октябрьской, Великая Отечественная война и революция 1991 года. И у каждого из этих оснований есть свои сторонники, которые пытаются, каждый на своем сакральном, выстроить свои связи между ним и остальными событиями российской истории, рассматривая одни из них как предпосылки, а другие — как неизбежные следствия либо печальные исключения или искривления исторического процесса. Это пыталась сделать и советская власть, выстраивая цепочку зачастую сомнительных исторических связей между православными святыми, царскими полководцами, вождями крестьянских восстаний, борцами с самодержавием и большевистскими героями.

Но Каспэ не хочет смиряться с ценностным и историческим расколом российского общества и, как когда-то Сьейес отсекал от французской нации все связанное со старым режимом, предлагает отсечь от российской нации все связанное с советским идеологически и институционально, поскольку, как он пишет, «недифференцированное “советское” — своего рода “пробка”, закрывающая канал вменяемой и продуктивной коммуникации о сценариях nation-building в России».

Ключевым для преодоления советского прошлого, по мнению Каспэ, является отделение от него Великой Отечественной войны, 1418 дней которой «используются для оправдания 74 лет большевизма». Между тем, замечает Каспэ, «отделить войну от “советского”, как выясняется, можно», ссылаясь при этом на мнение патриарха Кирилла, который предложил рассматривать Победу как «чудо». Остается только задаться вопросом, почему чудо было явлено советскому, коммунистическому, режиму в 1945 году, а не царскому, православному, в 1917-м. Ясно, что это не объяснение. Кстати, такая попытка отделить событие от режима не нова для нашей истории. В свое время точно так же советская власть пыталась отделить победу 1812 года, и не только ее, от царского режима.

Проблема того, как зависят достижения того или иного режима от его характера, не решается так просто, как это предлагает Каспэ. Взять хотя бы наши достижения в космосе. Казалось бы, при чем тут характер власти? Как пишет Каспэ, «воспроизводимость пилотируемой космонавтики в совершенно ином институциональном контексте экспериментально доказывает неправомерность выстраивания тут жесткой каузальной связи (точно так же, как ничего naturaliter “капиталистического” нет, скажем, в ядерной энергии)». Это, конечно, так, но в том, что нищая, разоренная войной страна сумела в кратчайшие сроки восстановиться и даже добиться победы в космосе над страной, которая на войне только нажилась, бесспорно, есть результат способности плановой экономики к величайшей мобилизации ресурсов. Это же касается и победы в войне. Другое дело, что цена этой мобилизации зачастую была ужасной. Но это вечный вопрос из разряда таких: стоят ли красоты Петербурга жизней многих тысяч крестьян, погибших при его строительстве? Мы должны помнить обо всех этих жертвах российской истории и чтить их, но достижения петровского и сталинского времени не отделить от их имен. И от Петербурга тоже не отречься.

О том, что общественная система Советского Союза имеет значение при оценке результатов войны, пишут те же Иммануил Валлерстайн и Георгий Дерлугьян в статье «История одного падения» («Эксперт» № 1 за 2011 год): «Успех этой стратегии развития (предложенной советской властью. — “Эксперт”) был подтвержден победой в 1945 году и породил много подражаний по всему миру в различных социалистических и националистических цветах».

Сакральность революции

Но как ни важна была победа в войне, по-настоящему ключевым моментом в истории России и всего мира в ХХ веке была революция 1917 года, о которой Каспэ совсем не вспоминает, хотя, чтобы десоветизировать российскую историю, необходимо в первую очередь рассчитаться с революцией, поскольку именно она сформировала советский ценностный ряд. Воспоминания о нашей революции в настоящее время оттеснены на задний план общественного сознания. Но возвращение к ней неизбежно, поскольку самое важное, что остается от революции в памяти потомков, — это ценности, которые она привнесла в общество. И, «вышибая пробку советского», мы неизбежно должны ответить на вопрос, как к ним относиться.

Во-первых — это утверждение трудовой морали через неприятие праздности и воспитание отношения к труду как главному делу жизни. Знаменитое выражение «трудовые будни — праздники для нас», эта неоднократно осмеянная реклама советского образа жизни, вполне может быть рекламой буржуазного образа жизни в его протестантской ипостаси.

На сходство протестантской и коммунистической морали обратил внимание известный писатель и публицист Александр Кустарев: «Внешнее сходство между протестантским и советско-коммунистическим синдромом бросается в глаза и взывает к осмыслению. Только в этих двух умонастроениях Нового времени откровенно провозглашен и доминирует деятельно-созидательный и природопреобразовательный дух».

В то же время в современном российском общественном сознании фактически восторжествовало представление о том, что свобода и собственность утверждаются не ради свободного труда, а ради праздности. А тяжелый труд — участь неудачников. Но разве все это лишает трудовую мораль ценности?

Во-вторых — это искреннее, хотя в чем-то даже карикатурное стремление нашей революции буквально воплотить в жизнь христианское «блаженны нищие духом», подвергнутое в новой России такому же осмеянию, как ленинские «кухарки, управляющие государством». Образы Шарикова и Швондера как символ нашей «хамской» революции стали нарицательными и противопоставляются светлому образу высокой интеллигентной аристократичности. Но, если вдуматься, эти образы олицетворяют пропасть, разделявшую дореволюционное общество, преодолеть которую смогла только революция. И так же, как на смену поколению наглых растиньяков эпохи раннего капитализма пришли их дети, отвергнувшие в 1968 году буржуазную растиньяковщину, так на смену шариковым и швондерам, этим пролетарским растиньякам, пришло поколение их правнуков, многие из которых с ужасом и стыдом вспоминают прошлое своих прародителей. Но им следует помнить, что именно революция 1917-го позволила им самим стать новыми Преображенскими. Значительная часть нашей новой экономической и политической элиты, в том числе считающей себя демократической, не понимает этого и проникнута презрением к тем, «кто опоздал», ко всем этим шариковым, как ретроспективно в 1917 году, так и в настоящее время. Но разве это обстоятельство лишает ценности стремление к равенству?

И в-третьих — это утверждение социальной справедливости. Можно сколько угодно говорить о неудаче советского проекта, о невозможности достижения социальной справедливости, но точно так же можно говорить о невозможности «свободы, равенства, братства». И как после Французской революции мир стал более свободным, так и после нашей революции мир стал более справедливым. И хотя сейчас справедливость в нашей стране не в почете, это не лишает ее ценности.

Наконец, если уж где-то и можно было говорить о победе мультикультурализма, то, конечно, в Советском Союзе. За семьдесят с небольшим лет советской власти основная часть этнических сообществ, обитавших на территории царской России, обрела характер современных наций, полноценную национальную культуру, а часто — и впервые за всю историю своего существования — письменный язык, полноценное национальное самосознание и полноценную национальную территорию. Как отметил крупнейший британский историк Эрик Хобсбаум, «именно коммунистический режим принялся сознательно и целенаправленно создавать этнолингвистические территориальные “национально-административные единицы” (то есть “нации” в современном смысле) — создавать там, где прежде они не существовали или где о них никто всерьез не помышлял…». Для оценки достижений этой политики достаточно сравнить современный Афганистан, где в местных медресе до сих пор обсуждается вопрос о правильности гелиоцентрической системы, и советскую Центральную Азию, сохранившую, несмотря на все потери последних лет, не только всеобщую грамотность, которой до сих пор нет во многих азиатских странах, но и обязательное среднее образование, и разветвленную систему современного высшего образования.

Можно, наверное, считать все эти ценности «пробкой», которая не дает нам заняться национальным строительством, но в стране всегда найдутся люди, которые будут выстраивать свое представление о нации, основанное именно на этих ценностях.

clck.ru/1BF5w

Стоит ли высказываться о социализме человеку, который не является специалистом в экономических и социальных вопросах? По ряду причин думаю, что да.

Давайте сначала рассмотрим этот вопрос с точки зрения научного знания. Может показаться, что между астрономией и экономикой нет существенных методологических различий. И в той и в другой ученые стараются открыть общие законы для определенной группы явлений, чтобы как можно яснее понять связь между ними. Но на самом деле методологические различия существуют. Открытие общих законов в области экономики затруднено тем обстоятельством, что наблюдаемые экономические явления подвержены воздействию многих факторов. И оценить каждый из них в отдельности крайне трудно.

К тому же, хорошо известно, что опыт, накопленный с начала так называемого цивилизованного периода человеческой истории, был в значительной мере ограничен и подвержен влиянию причин по своей природе неэкономических. Например, большинство великих государств обязаны своим появлением завоеванию. Народы-завоеватели делали себя юридически и экономически правящим классом завоеванной страны. Они присваивали себе монопольное право на владение землей и выбирали жрецов только из своих рядов. Эти жрецы, в руках которых был контроль над образованием, сделали классовое разделение общества постоянным и создали систему ценностей, которой люди стали руководствоваться в своем общественном поведении, по большей части бессознательно.

Эта историческая традиция остается в силе. Нигде мы не преодолели того, что Торстен Веблен называл «хищнической фазой» человеческого развития. Существующие экономические факты принадлежат к ней, и законы, которые мы можем вывести из этих фактов, неприложимы к другим фазам. А так как цель социализма и состоит именно в том, чтобы преодолеть хищническую фазу человеческого развития ради более высокой, экономическая наука в ее настоящем виде не способна прояснить черты социалистического общества будущего.

Во-вторых, социализм обращен к социально-этической цели. Наука же не способна создавать цели. Еще менее — воспитывать их в человеке. В лучшем случае, наука может предоставить средства к достижению определенных целей. Но сами цели порождаются людьми с высокими этическими идеалами. И, если эти цели не мертворожденные, а обладают жизненной силой, их принимают и осуществляют те массы людей, которые полусознательно определяют медленную эволюцию общества.

Вот почему нам следует проявлять осторожность, чтобы не преувеличить значение науки и научных методов, когда дело касается человеческих проблем. И не следует полагать, что только эксперты имеют право судить о вопросах, влияющих на организацию общества.

Вот же некоторое время несчетные голоса утверждают, что человеческое общество находится в состоянии кризиса и потеряло стабильность. Для такой ситуации характерно, что люди испытывают безразличие или даже враждебность по отношению к большим или малым группам, к которым они принадлежат. В качестве примера, позвольте привести один случай из моего личного опыта. Недавно я обсуждал опасность новой войны, которая, на мой взгляд, была бы серьезной угрозой существованию человечества, с одним умным и благожелательным человеком. Я заметил, что только наднациональная организация могла бы стать защитой от такой опасности. На что мой собеседник спокойно и холодно сказал мне: «Почему вы так сильно настроены против исчезновения человеческой расы?»

Я уверен, что еще столетие назад никто не мог бы так легко сделать заявление подобного рода. Его сделал человек, который безуспешно пытался обрести какой-то баланс внутри себя и потерял надежду на успех. Это выражение мучительного одиночества и изоляции, от которых в наши дни страдают так много людей. В чем причина этого? Есть ли выход?

Легко задать такие вопросы, но трудно ответить на них с какой-либо определенностью. Тем не менее, я должен постараться ответить на них насколько позволяют мои силы, хотя и хорошо сознаю, что наши чувства и стремления часто противоречивы и неясны и что их нельзя объяснить легкими и простыми формулами.

Человек одновременно одинокое и социальное существо. Как существо одинокое он старается защитить свое существование и существование наиболее близких ему людей, удовлетворить свои желания и развить свои врожденные способности. Как социальное существо он ищет признания и любви других людей, хочет разделять их удовольствия, утешать их в горе, улучшать условия их жизни.

Именно существование этих разнородных, зачастую противоречащих друг другу стремлений отличает особых характер человека, а их конкретная комбинация определяет как степень внутреннего равновесия, которого человек способен достичь, так и степень его возможного вклада в благополучие всего общества. Не исключено, что соотношение этих двух побуждений, в основном, передается по наследству. Но становление личности, в конечном счете, формируется окружением, в котором развивается человек, структурой общества, в котором он растет, его традицией и оценкой, которую общество дает тому или иному типу поведения.

Для отдельного человека абстрактное понятие «общество» означает сумму его прямых и косвенных отношений к своим современникам и ко всем людям прошлых поколений. Человек способен мыслить, чувствовать, желать и работать сам по себе. Но в своем физическом, умственном и эмоциональном существовании он настолько зависит от общества, что вне общества ни думать о человеке, ни понять его невозможно. Именно «общество» обеспечивает человека пищей, одеждой, жильем, инструментами труда, языком, формами мысли и большей частью ее содержания. Его жизнь стала возможной благодаря труду и достижениям многих миллионов в прошлом и настоящем, которые прячутся за этим маленьким словом «общество».

Поэтому очевидно, что зависимость человека от общества является природным фактом, который нельзя отменить, как и в случае пчел и муравьев. Однако, в то время как жизненные процессы муравьев и пчел управляются, вплоть до мельчайших деталей, их жесткими наследственными инстинктами, типы социального поведения и взаимоотношения человеческих существ сильно варьируются и подвержены изменениям.

Память, способность создавать новые комбинации, дар речевого общения сделали возможными для человечества такие формы жизнедеятельности, которые не диктуются биологической необходимостью. Они выражаются в традициях, общественных институтах и организациях; в литературе; в научных и инженерных достижениях; в произведениях искусства. Это объясняет, каким образом человек способен, в известном смысле, влиять на свою жизнь своим поведением и что в этом процессе участвуют сознательное мышление и желание.

При рождении человек наследует определенную биологическую конституцию, которую мы должны признать фиксированной и неизменной и которая включает природные побуждения, свойственные человеческому роду. К этому, в течение своей жизни, человек приобретает и определенную культурную конституцию, которую он усваивает от общества через общение и многие другие виды влияния. Именно эта культурная конституция меняется со временем и в большей степени определяет отношения между человеком и обществом.

Современная антропология, с помощью сравнительного изучения так называемых примитивных культур, учит нас, что социальное поведение людей может разниться в огромной степени и зависит от культурной модели и типа организации, которые доминируют в данном обществе. Именно на этом и основаны надежды тех, кто стремится улучшить участь человека. Человеческие существа не осуждены своей биологической конституцией на взаимное уничтожение или на милость жестокой судьбы, причина которой в них самих.

Если мы спросим себя, как должны быть изменены структура общества и культура человека для того, чтобы сделать человеческую жизнь как можно более удовлетворяющей, нам следует постоянно помнить, что существуют определенные условия, которые мы не можем изменить.

Как уже было сказано, биологическая природа человека не может быть подвергнута изменениям. Более того, технологические и демографические процессы последних столетий создали условия, которые останутся с нами надолго. При высокой концентрации населения, чье существование зависит от производства товаров, исключительная степень разделения труда и высокоцентрализованный аппарат производства являются абсолютно необходимыми. То время, кажущееся нам теперь идиллическим, когда отдельные люди или сравнительно небольшие группы могли быть совершенно самодостаточны, — это время ушло навеки. Не будет большим преувеличением сказать, что уже сейчас человечество представляет собой одно планетарное сообщество в производстве и потреблении.

Теперь я могу коротко изложить свое мнение о сущности современного кризиса. Речь идет об отношении человека к обществу. Как никогда раньше человек осознает свою зависимость от общества. Но эту зависимость он ощущает не как благо, не как органическую связь, не как защищающую его силу, а скорее как угрозу его естественным правам или даже его экономическому существованию.

Более того, его положение в обществе таково, что заложенные в нем эгоистические инстинкты постоянно акцентируются, в то время как социальные, более слабые по своей природе, все больше деградируют. Все человеческие существа, какое бы место в обществе они ни занимали, страдают от этого процесса деградации.

Неосознанные узники своего эгоизма, они испытывают чувство опасности, ощущают себя одинокими, лишенными наивных, простых радостей жизни. Человек может найти смысл в жизни, какой бы короткой и опасной она ни была, только посвятив себя обществу.

Действительным источником этого зла, по моему мнению, является экономическая анархия капиталистического общества. Мы видим перед собой огромное производительное сообщество, чьи члены все больше стремятся лишить друг друга плодов своего коллективного труда. И не силой, а по большей части соблюдая законом установленные правила. В этой связи важно понять, что средства производства, то есть все производственные мощности, необходимые для производства как потребительских так и капитальных товаров, могут быть и по большей части являются частной собственностью отдельных лиц.

Для простоты изложения я буду называть «рабочими» всех тех, кто не владеет средствами производства, хотя это и не вполне соответствует обычному использованию этого термина. Владелец средств производства имеет возможность купить рабочую силу рабочего. Используя средства производства этот рабочий производит новую продукцию, которая становится собственностью капиталиста. Самое существенное в этом процессе заключается в соотношении между тем, что рабочий производит и сколько ему платят, если то и другое измерять в их действительной стоимости. Поскольку трудовой договор является «свободным», то что рабочий получает, определяется не действительной стоимостью произведенной им продукции, а его минимальными нуждами и соотношением между потребностью капиталиста в рабочей силе и числом рабочих конкурирующих друг с другом за рабочие места. Важно понять, что даже в теории заработная плата рабочего не определяется стоимостью произведенного им.

Частному капиталу свойственна тенденция к концентрации в руках немногих. Это связано отчасти с конкуренцией между капиталистами, отчасти потому, что техническое развитие и углубляющееся разделение труда способствует формированию все более крупных производственных единиц за счет меньших. В результате этих процессов появляется капиталистическая олигархия, чью чудовищную власть демократически организованное общество не может эффективно ограничивать.

Это происходит потому, что члены законодательных органов отбираются политическими партиями, а на них так или иначе влияют и в основном финансируют частные капиталисты, которые тем самым на практике встают между электоратом и законодательной сферой. В результате, народные представители в действительности недостаточно защищают интересы непривилегированных слоев населения.

Более того, при существующих условиях частные капиталисты неизбежно контролируют, прямо или косвенно, основные источники информации (прессу, радио, образование). Таким образом, для отдельного гражданина чрезвычайно трудно, а в большинстве случаев практически невозможно, прийти к объективным выводам и разумно использовать свои политические права.

Положение, существующее в экономике, основанной на частнокапиталистической собственности, отличает два основных принципа: вo-первых, средства производства (капитал) являются частной собственностью и их владельцы распоряжаются ими как хотят; во-вторых, трудовой договор заключается свободно.

Конечно, в этом смысле такой вещи, как чистый капитализм, не существует. В особенности необходимо отметить, что в результате длительных и ожесточенных политических сражений рабочим удалось завоевать несколько улучшенный «трудовой договор» для определенных категорий трудящихся. Но в целом, современная экономика немногим отличается от «чистого» капитализма.

Производство осуществляется в целях прибыли, а не потребления. Не существует никакой гарантии, что все, кто может и желает работать, будут всегда способны найти работу. Почти всегда существует «армия безработных». Рабочий живет в постоянном страхе потерять работу.

Поскольку безработные и низкооплачиваемые рабочие не могут служить прибыльным рынком сбыта, производство потребительских товаров ограничено, что приводит к тяжелым лишениям.

Технический прогресс часто влечет за собой рост безработицы, вместо того чтобы облегчать бремя труда для всех. Стремление к прибыли, в сочетании с конкуренцией между отдельными капиталистами, порождает нестабильность в накоплении и использовании капитала, что приводит к тяжелым депрессиям.

Неограниченная конкуренция ведет к чудовищным растратам труда и к тому изувечиванию социального сознания отдельной личности, о котором я уже говорил. Это изувечивание личности я считаю самым большим злом капитализма. Вся наша система образования страдает от этого зла. Нашим учащимся прививается стремление к конкуренции; в качестве подготовки к карьере, их учат поклоняться успеху в приобретательстве.

Я убежден, что есть только один способ избавиться от этих ужасных зол, а именно путем создания социалистической экономики с соответствующей ей системой образования, которая была бы направлена на достижение общественных целей. В такой экономике средства производства принадлежат всему обществу и используются по плану.

Плановая экономика, которая регулирует производство в соответствии с потребностями общества, распределяла бы необходимый труд между всеми его членами способными трудиться и гарантировала бы право на жизнь каждому мужчине, женщине и ребенку.

Помимо развития его природных способностей, образование человека ставило бы своей целью развитие в нем чувства ответственности за других людей, вместо существующего в нашем обществе прославления власти и успеха.

Необходимо помнить, однако, что плановая экономика это еще не социализм. Сама по себе, она может сопровождаться полным закрепощением личности. Построение социализма требует решения исключительно сложных социально-политических проблем: учитывая высокую степень политической и экономической централизации, как сделать так, чтобы бюрократия не стала всемогущей. Как обеспечить защиту прав личности, а с ними и демократический противовес власти бюрократии?

Ясность в отношении целей и проблем социализма имеет величайшее значение в наше переходное время. Так как в настоящее время свободное, без помех обсуждение этих проблем находится под мощным табу, я считаю выход в свет этого журнала важным общественным делом.