+ развернуть текст сохранённая копия
От редакции «Молодая гвардия» летали в Туркменистан с концертами по армейским госпиталям; в них – раненые тогдашней войны в Афганистане, но – никаких боевых рваных ран – привезенные оттуда гепатит, желтуха, а то и дизентерия, по глупости или нет, такие, скорее, просто больные; от этого нам, Артистам, было слегка досадно. Но сейчас не об этом.
Сканируя фотографии, наткнулся на эту: летняя эстрада госпиталя в Небит-Даге, в глубине сцены местный городской ансамбль настраивает аппаратуру, женщина с медалями, видимо, фронтовичка, тоже местная, поет что-то общеизвестное, фронтовое, я на скору руку аккомпанирую. А на правом портале надпись:

Прямым текстом из инструкции по ведению пропагандистской войны. Воинская часть, молодые ребята, чего церемониться.
Впрочем, вырванная из контекста какого-то Андроповского заявления, «пропОганда» эта была не совсем в том современном политическом значении, а что-то типа благого патриотического воспитания. Уверен, его имел в виду отец-начальник госпиталя.
Или по разнарядке, надо отобрать у взгляда все пустые места, как отбирали всё личное свободное время - будет исполнено. Никто не обращал внимания на ситуационную и прочую неряшливость.
Тэги: мэмуар, туркменистан
как я не стал Берни Топином *
2013-08-08 20:59:35
+ развернуть текст сохранённая копия
В 88-м году Стас часто приезжал к Лашкову в Загорск. Невысокий волосатый живчик; речь зашла об академических композиторах, я сказал о Рахманинове, Моцарте, которых собирал в пластинках. Стас зыркнул: - Нет, выше всех Бах, - и кинулся к лашковскому пианино играть что-то мерное из того.
Годом позже я ездил на их концерт куда-то под Москву. Плохой свет, лиц не видно, вначале еще и плохой звук – не работали микрофоны. Тема у рок-групп тогда была – публицистика. Запомнились два момента. Если попсовик пел в припеве бессмысленное «луна-луна, цветы-цветы», Стас рычал еще свежее «бюрократ» - четыре раза, с коротким гитарным рифом между (сегодня было бы что-нибудь про «чиновье»); и баллада, посвященная Высоцкому (как было объявлено в преамбуле): «Зачем вы не любите, люди, своих неподкупных поэтов, взывая к векам о бессудье, глядят они молча с портретов и тд.» Всё самозабвенно, нагло. Наверное, так и надо, но музыки в этом было мало.
В ночной электричке Юрка допытывался моего впечатления. Я не знал, что сказать, зацепился за вдруг пришедшее в голову: ну, начнем, хотя бы, с «зачем» - как-то не по-русски, так не говорят, правильно «почему вы не любите, люди». Он посмотрел на меня оторопело: «А ведь точно!» Стихи были Асеевские.
Юрка предложил мне попробовать писать для них тексты. Сочиняя, он шел от-обратного, сначала появлялась мелодия – метод возможный, но спекулятивный, с комплексом досады, накапливалось много полуфабриката. Мне его просьба льстила (к 89-му идея стать писателем владела мной уже полностью).
Записали на магнитофон «рыбу», и я принялся конструировать. В первом опусе свалил в кучу всё, главный принцип, одновременно и облегчающий задачу, был - красивая неопределенность. Из весьма длинного текста в три рукописных листа помню только слово «троллейбус» (в Загорске их не было, явно что-то Калининское) и строчку «И снова вечер, снова грусть, уже пейзаж мы знаем наизусть». Как сейчас понимаю, городской такой текст, айрисмердокщина.
Отдавать поехал в сторону Скобянки, после переезда влево и направо по железнодорожной ветке до какого-то полутехнического здания – городская промзона, их тогдашняя база. Полутемная комната, сверкающий глазами Стас… Отдал, недолго посидел.
Ждал отзыва, не торопил, держал паузу. Лашков молчал. Не выдержал, позвонил-приехал. Между делом: «Юр, как текст-то?» «А, текст?.. Попадание в рыбу точное, но, как сказал Стас, о чем, - непонятно».
«Обратите внимание на то, о чем там поется»,– последнее убежище несостоявшихся музыкантов.
То было первое и последнее.
*Б.Т. - английский поэт-песенник, автор текстов для Элтона Джона
Тэги: мэмуар
околомузыкальноэ, 83 год
2013-07-29 21:36:11
+ развернуть текст сохранённая копия
Лашков закончил экстерном музшколу и поступил в Царицынское музучилище (тоже закончил экстерном, в общей сложности вышло 5 лет). Как теперь рассказывает, уровень поступающих был невысокий, он среди них казался себе профи. Когда исполнял соло, - дал, так, что только кричал «держите барабаны!», которые разъезжались. «Ну, что ж, сила в руках есть, будем учить играть» - сказали в комиссии.
Из тех времен помню Юру бешено и несколько суетливо стучащим на ксилофоне в маленькой комнате на Скобянке (настолько маленькой, что инструмент приходилось ставить слегка по диагонали) концерт то ли Баха, то ли Вивальди - короткие, смешные, будто лопающиеся звуки ксилофона.
Видимо, из училища он притащил в Загорск Володю Кулаковского. Володя, высокий смазливый блондин, герой-любовник со всеми вытекающими, был гитаристом, но как он играл я так и не увидел, во всяком случае, сейчас не помню. Я, Лашков, Кулаковский, кто-то еще – Юра вынашивал идею группы. Были планы привлечь Толю в качестве вокалиста, но тот про это еще не знал. Меня и себя Лашков считал, видимо, мозговым центром будущего коллектива. По умолчанию каждый скромно мнил себя состоявшимся музыкантом, нам нравилось находиться в неконкретном пока периоде планов и перспектив, собираться, что-то обсуждать, млеть; были дома у кого-то из местных, слушали Кавердейла, потом Стиви Уандера, после каждой фиоритуры которых прекраснодушно цокали языком; ездили зачем-то в Одинцово, откуда, видимо, был Кулаковский, рассеянно ходили по сцене какого-то дрянного клубика, Володя бренчал на пианино. Шансов не было – ни объединяющей идеи, ни материальной базы. Кулаковского снедала жажда славы и денег, как способов быстрого доступа к женскому полу. Да и кого из нас не? Позже, когда у нас ничего не вышло, он стал одним из создателей группы «Купе», которую весьма активно показывали по ЦТ (и даже снимали клипы на пленку!), а потом входил в «Электроклуб» с тогда еще восходящей Ириной Аллегровой. Или сначала был «Электроклуб», потом «Купе?.. Популярный советский электропоп. Кулаковский часто указан в титрах как автор музыки. Надо сказать, есть удачные «хитовые» обороты, и, послушав сейчас, вспомнил и понял, что многое тогда про себя, прости господи, напевал, не зная, что это он.
Лашковское приглашение играть вместе, конечно, льстило. Но я был для него чем-то вроде счастливого талисмана из детства, из времен нашей игры в ДК Гагарина. Или я сам себя им считал. Не-музыкант.
Короткое время Юра играл с местными джазистами. И снова приглашение. Ходили к Мише Беленькому в детский сад, где тот работал сторожем. Тут же стояла ударная установка, на которой он занимался по ночам. Миша спрашивал меня, как я отношусь к джазу. С джазом у меня не было ничего общего, ну то есть совсем. Я задумчиво отвечал, что к джазу я отношусь положительно.
Где сейчас Кулаковский не знаю. Юра имеет продуктовую точку на Сергиево-Посадском вокзальном рынке (гастрономия местного мясокомбината, сыр, масло), ржавые «Уазик» и «Газель», вечно требующие ремонта, изо всех сил ведет приусадебное хозяйство (небольшой, неубранный дом в Афанасове) и играет в московской команде «Если». Когда встречаемся, жалуется, что не хватает времени, я советую бросить все эти теплицы-картошки. Он непонимающе отмалчивается, такое ему и в голову не приходит, и мое предложение проходит вообще мимо; недавно, правда, отрефлексировал: ну не может он без своих помидор.
Главный в «Если» - гитарист Стас Бартенев. Православнутый рок: Русь, партиотизм, вера, пафос. Они, конечно, занимают свою нишу и все такое, но, пардон, уныло. И ничем не оплачено. У кого оплачено, тот не орет. Юрке я говорю, что им не хватает продюсера. В общем, для иллюстрации пришлось покопаться, чтоб как-то более-менее:
Всё слушать, разумеется, не обязательно. Так, чтоб понять что к чему.
А это "Купе" и Кулаковский (с гитарой). Неприхотливо, зато честно:
Тэги: мэмуар
о пластинках
2013-07-11 18:33:03
+ развернуть текст сохранённая копия
Вирус коллекционирования во мне периодически просыпался: в детстве – спичечные этикетки, в институте, когда был вынужден слоняться в одиночестве по Калинину – марки. Недостаток смысла добрать полнотой количества, иллюзия контроля, прибежище слабаков особого рода.
Несколько первых пластинок купил в том же Калинине: Стравинского, «Страсти по Иоанну» Баха… Ничего не понимал, выбирал по косвенным признакам, Стравинский удивлял составом: концерт для ф-но, духовых инструментов и контрабасов, Бах тешил основательной картонной коробкой и запахом, шедшим изнутри. Музыка, в общем, трогала мало, но я терпеливо вслушивался.
Решал недолго: коллекция, безусловно, должна быть «классической». С эстрадой и роком в Советском Союзе было неважно, в цене - наша серьезная, академическая, вон иностранцы в «Мелодии» ее покупают пачками. С качеством промахнуться было нельзя, собираешь основательно, на века. И вообще, собирать «классику», когда у тебя на родине в широком пользовании импортный рок - это было так независимо.
На фоне изобилия, необходимо было сузить поиск. Решил, что это будет Моцарт и Бах (Бетховенский пафос раздражал).
Езжу на Новый Арбат, в главный пластиночный магазин страны, выбираю долго, мучительно, стараясь понять, насколько мне нужно то или иное; да и изобилие оказалось мнимым, коснешься конкретного – его или нет или не устраивает пересечение содержаний. Присматривался; коллекционеры, с их чудаковатой убежденностью, угадывались безошибочно. Как я хотел быть на них похожим!
Коллекция расширялась. Появились Гайдн, Скрябин, Рахманинов, Шостакович, даже Шнитке. Не избежал симфоний Бетховена и Чайковского, которого тоже не любил за многословие и риторику и купил, так сказать, под давлением общественного мнения.
Коробку с двумя пластинками «Концертов для клавесина, скрипки и виолончели» Жана Филиппа Рамо, получилось, что стырил. Были с Толей у Пашки. У того накануне случился день рождения. Он хвастался абстрактными акварельками, купленными незадолго в Москве: а вот трудоемкость такой работки равна приблизительно одному стихотворению (Пашка писал стихи). И на раздолбанном монофоническом «Аккорде» снова и снова заводил этого Рамо, цокал языком, обращая на что-то внимание и приглашая услышать. Я слушал, слушал и… ничего не слышал. Уже не помню, сам ли попросил ненадолго, или он всучил. Потом был мой отъезд из Калинина, и я утащил всё с собой. Пашка умер в 2009-м, и его Рамо, вот – у меня, с обведенными на яблоке карандашом «La Coulicam», «La Livri» и прочими аллемандами. Его рукой.
Насобирал немного, около двухсот штук, и бросил. Потому что почему-то закончился интерес, наступили 90-е, и я ушел к Канчукову в частную фирму, пиратствовать.
Пластинки не были отнесены в гараж или сарай - стоят за стеклом в серванте, улучшают феншуй. И даже есть работающий проигрыватель, правда в целлофане и на гардеробе. И я даже сейчас время от времени что-то слушаю, - своих любимых, Стравинского, Арво Пярта, - не на проигрывателе, - с компьютера, накачал из интернета. МР-3, но мне хватает. Надеюсь, слышу, понимаю чуть больше, чем когда-то.
Десять лет назад я начал покупать книжки. Бумажные. И вот до сих пор. Занятие смешное, не современное. Но мне уже поздно дергаться, и это уже, видимо, до конца. И потом, поперек, не в ногу - это же, типа, так прикольно.
Тэги: мэмуар
Ленка (83 г.)
2013-07-09 18:41:34
+ развернуть текст сохранённая копия
У Ленки Антоновой, Надиной соседки по общежитию, день рождения. Я уже езжу в Москву в спецмагазины («Мелодия» на Новом Арбате и другой, на Ленинградском, кажется, проспекте), покупаю классику, коллекционирую. Надя просит купить для Ленки «Картинки с выставки» Мусоргского в исполнении Рихтера. Такая у меня есть; ее, благодаря стараниям Emerson, Lake & Palmer с их версией «Картинок», купил в коллекцию одной из первых; ее с Надей однажды уже слушали у меня дома, погасив свет и лежа навзничь на диване. Особенно понравились меланхоличный «Старый замок», подходящий моменту и, собственно, прекраснодушие совместного прослушивания.
И вот, шутливо выгнали Ленку из комнаты, живописно выставили на столе цветы, пластинку, бутылку вина, еще какую-то мелочь… - собранное вместе, всё оно выглядело неожиданно убогенько. Но Ленка виду не подала.
У Ленки вскоре появился молодой человек; засветилась изнутри, да и мы были этому рады: первый парень, и вот теперь и у нее не хуже, чем у других. Однажды Надя даже застала ее сидящей у него на коленях. Парень, правда, быстро сбежал, и его скоро видели с другой. И Ленка снова стала похожа на старую деву. Больше у нее никогда никого не было, пока мы, много позже, когда я уже ушел с завода, с изумлением не узнали, что она выходит замуж за Бориса Леонтьевича Вычегжанина из моего отдела. Они познакомились в местном клубе туристов. Байдарочные походы, то да сё. Разница в возрасте - лет тридцать; последний шанс для обоих. Обменяли две свои малометражки в общежитии на Бероунской на двухкомнатную в одной из девятиэтажек на Рабочке. Родилась дочь, которую Борис Леонтьевич по всем правилам должен был как-то особенно любить. Его иногда видел: идет на работу, сначала в 25-й отдел как и раньше, конструктором, какое-то время, кажется, подрабатывал еще в бойлерной, позже, когда отдел умер вместе с заводом, - токарем в одном из цехов. Невысокий, коренастый, в великоватой одежде, будто с чужого плеча, всякий раз стрельнет глазами, ухмыльнется, скажет что-то на его взгляд остроумное (одно время его темой были воскресные лыжи в ближайшем перелеске – сам лыжник, меня подначивал). Внешне постарел мало, а тараканов в нем всегда хватало: упрямый, говнистый, если не сказать самодур, судящий наотмашь и не всегда умно, но, в общем, честный, искренний. Ленка быстро стала похожа на старушку: в пенсионерском пальто до пят, в шапке «кораблем»; рассказывает о последнем турпоходе, - ты сам себе хозяин, и всё это вокруг, представь, принадлежит только тебе, - будто чужими словами; туристы вообще - сектанты, как и кспшники. Проходя мимо девятиэтажки, гляжу в их окна. Судя по занавескам и рамам, холостяцкие привычки Бориса Леонтьевича изжить не удалось.
Тэги: мэмуар
Главная / Главные темы / Тэг «мэмуар»